Положив свёртки в рюкзак, вышли к Ангаре. Вода не казалась водой, а будто бы вместо неё текла расплавленная бронза, и небо на горизонте казалось бронзовым, предвещая на завтра ещё более жаркий день.
— Почему-то заря сегодня не красная, а жёлтая, — сказала Марина.
— Перед ненастьем она бывает красная, — ответил Олег.
— Кто-то умный человек лавочку сделал, давай сядем, — предложила Марина.
Лавочка заросла полынью и пустырником. Пробравшись к ней, они почувствовали, что это нисколько не мешает — наоборот, в окружении буйной растительности сидеть на ней было уютно и хорошо.
— Во всём этом что-то есть от древней Руси, — сказала Марина, — что-то сказочно-романтическое.
— И у меня, признаться, настроение, — улыбнулся и сверкнул влажными глазами Олег, — сказочно-романтическое.
— А знаешь? — оживилась Марина, — я была на экскурсии в Урике недалеко от Иркутска, видела террасы над Ангарой, где любили отдыхать декабристы. Там были их беседки, и они каждый вечер сидели в них и любовались закатом. Раевский, так тот даже не воспользовался амнистией. Съездил в Европу, повидал родных и — обратно, в Сибирь. До конца дней жил в Олонках. Я там была тоже. Видела его дом и посаженный им сад. Ели выросли большие-большие, под самое небо.
— Смотри, — сказал Олег, — вот он, Налётов. Из-за бугра от реки медленно поднимался человек.
Сначала в бурьяне показалась его старинная остроконечная шапка, сделанная на манер стрелецкого колпака и отороченная мехом; потом широкое хмурое лицо с реденькой, как у бурята, бородкой; а потом и весь сам — согбенный, какой-то весь тяжёлый, как битюг, в старом засаленном пиджаке нараспашку и в кожаных ичигах[1]. В одной руке у него была удочка, в другой — длинный кукан из верёвки. На нём болталось с десяток окуней. Впереди бежала чёрная собака с белой грудью. Она часто останавливалась и обнюхивала тропу. Олег и Марина разглядывали оригинального старика. Собака ещё взглянула в их сторону, а дед вообще не удостоил вниманием, прошёл мимо.
— Угрюмый старик, — сказал Олег.
— Почему он в шапке-то? — спросила Марина.
— Кто его знает? Может, боится простудиться. Марина посмотрела ему вслед.
Заря между тем начала гаснуть, краски на небе и на воде становились темнее, хотя было ещё совсем светло. Сумерки летом длинные.
На берегу возле заливчика, где стояла лодка, вспыхнуло пламя.
— Кто-то разжёг костёр, — сказала Марина.
— Дед Антип, наверно, — сказал Олег, вглядываясь. — Он ещё днём говорил, что будет заваривать лодку. Щель у него образовалась, вода протекает. Вон он, показался.
Из-за кустов вышел старик с охапкой хвороста и стал подкладывать валежины в костёр. Пламя взметнулось вверх и осветило его стриженую седую голову. Следом подошла старуха в белом платке и тоже с хворостом. Старик сделал таган и повесил над костром котелок с варом.