Я не могла представить, что выпаду из жизни на три года. Мне казалось, что все это происходит не со мной. Я не чувствовала себя виноватой по отношению к Глебу – в конце концов, он сам загнал меня в угол своим предательством. И потом, он, как всегда, оказался победителем, а я – за бортом.
Мне было очень тяжело привыкать к этому страшному слову – преступница. Я и преступница – нет, этого не может быть! «В чем, в чем моя вина?» – мучила меня по ночам одна мысль. В том, что я по-настоящему, всем сердцем полюбила Глеба, а он так жестоко обошелся со мной? В том, что у меня нет богатых родителей, владеющих недвижимостью за границей? В том, что жизнь заставила меня выступать в стриптиз-баре, вместо того чтобы танцевать на сцене приличного театра? Глебу все давалось легко: деньги, выпивка, женщины, машины, а мне приходилось своим горбом зарабатывать на более-менее сладкий кусок!
Со страхом и болью в сердце я вспоминала несколько месяцев, проведенных в СИЗО. Там была масса народу. Двухъярусные кровати, переполненные камеры... Некоторые спали прямо на полу.
Когда я зашла в камеру, мне подстелили под ноги полотенце. Я равнодушно перешагнула через него, а потом оказалось, что такое полотенце стелится для каждой новенькой. Мои сокамерницы хотели посмотреть, буду ли я вытирать об него ноги или нет. Тех, кто вытирал, сильно избивали. Это считается «в падлу». Это нарушение правил. Мне повезло – меня лишь несколько раз ударили, сообщив, что наступать можно только на половую тряпку. Это был первый урок, причем самый безобидный. Сокамерницы, зная, что я пострадала из-за любви, жалели меня и проклинали Глеба. А Глеб... Глеб простил меня на суде, заявив об этом на весь зал. Я подумала, что меня оправдают, но оказалось, что наши законы не признают сантиментов.
Когда меня отправляли по этапу, я впервые за долгие месяцы разрыдалась. Поезд уносил меня из Москвы в никуда. Что будет дальше, не хотелось даже думать.
В зоне пару дней меня выдержали в карантинной комнате, а затем отправили в отряд. Мне пришлось работать на швейной фабрике. Шили простыни, наволочки. Самое главное – это выполнить норму, иначе лишат пайка.
Кроме административных законов на зоне существовали свои неписаные правила, с которыми приходилось считаться. Предпочтение отдавалось тем, кто сидит не в первый раз. Им выделяли лучшее место, им же отдавали часть съестного из посылок от родных. Нельзя было есть одной, втихомолку, нельзя было курить, не поделившись сигаретами со «старшей». Особенно в зоне любили чай. Тут его называли «чифирь». Один раз мне довелось его попробовать, и меня тут же вывернуло наизнанку. Другие же от него просто балдели. Многие глотали «колеса» – особые таблетки, помогающие забыться.