— А не может случиться так, что у маркиза окажутся еще какие-то наследники? — спросила Соня у мадам Фаншон, которая выжидательно смотрела на нее.
Та скользнула глазами по ее лицу. Во взгляде женщины было все, что угодно, кроме корыстного интереса.
— Может быть, и есть, но он никого из нас не ставил об этом в известность, — тихо сказала она.
— Маркиз де Баррас мне тоже ничего не говорил, — решила высказаться напрямую Соня, — но я догадываюсь, что ваши сыновья — его кровь.
Глаза мадам Фаншон испуганно метнулись в сторону. Она нервно сцепила руки, будто удерживая дрожь. Но в последний момент выпрямилась и посмотрела на Соню в упор.
— Нам ничего не надо, — гордо сказала она. И добавила, как бы про себя:
— Я просила его, умоляла никому об этом не говорить. Люди не любят бастардов… У меня был один друг, любил… издалека. Он предложил мне вступить с ним в брак. Огюст Фаншон и дал мальчикам свое имя. Огюст давно умер, но я не могла предать его память. Ведь все считали мальчиков его сыновьями, понимаете?
Она посмотрела на Соню с надеждой. Мол, я рассказала вам свою тайну и надеюсь, что вы никому о ней не скажете.
Теперь все стало на свои места. А то Соне показалось, что мадам Фаншон испугалась. Француженка считала тайной для всех то, что лежало на поверхности.
Интересно, маркиз Антуан предлагал когда-нибудь ей свою руку и сердце? Вряд ли. Он не мог на ней жениться. Аристократ, маркиз… Словно назло общественному мнению, перед смертью он женился на Агриппине. Раз общество осуждало его любовь к мадам Фаншон, пусть теперь злословят по поводу его странного брака с иностранкой. Да еще и простолюдинкой. Между тем Сонина визави, делая некоторое усилие — частенько, наверное, приходилось ей вот так смирять свою гордыню, — поправилась:
— Мне лично ничего не надо. Разве что мальчикам… на обзаведение хозяйством… Они себе уже и невест присмотрели, да только мы все никак не наберем достаточно денег…
Она прервала себя, застеснявшись: вдруг Соня подумает, будто она жалуется.
— Каждый отец думает о своих наследниках на пороге вечности, — сказала Соня, — и в этом нет ничего постыдного.
— Ах, ваше сиятельство, в последнее время маркиз де Баррас и сам, кажется, испытывал денежные затруднения…
Соня вдруг подумала о том, как злился на отца Флоримон, вынужденный на осуществление своих планов добывать деньги любыми средствами, в то время как в подземелье замка его родного отца лежало такое богатство! Вот он и не смирился с тем, что должен делить его с какой-то иностранкой. И вообще с кем-то делить то, что целиком можно взять ему одному. Старый замок, понятное дело, он не считал капиталом. В него, наоборот, надо было бы вложить немало средств, чтобы он обрел прежнее величие.