Сквозь хаос бешено бурлящих мыслей в памяти Хоука настойчиво, тревожно зазвучали слова и испуганный крик:
«Вы ошибаетесь относительно меня… Остановитесь, пока вы не погубили нас обоих своим безрассудством!»
«Слишком поздно, — пронеслось в его мозгу, — слишком поздно…» И эти слова проникли в кровь, усилив дрожь, все еще сотрясавшую его тело.
«Впрочем, поздно было уже тогда, когда я впервые тебя увидел…»
В листве над ними тревожно шелестел ветер, где-то вдалеке заунывно вскрикивала птица…
Что же он наделал, думал Хоук, потрясенный до глубины души… Как он мог совершить такую чудовищную ошибку?
Конечно, во всем было виновато его колоссальное самомнение. И, само собой, его безумная одержимость Изабель.
Тонкое тело, лежавшее под ним, напряженно застыло, и Хоук подумал, что его тяжесть, должно быть, еще добавляет девушке боли. Он медленно приподнялся на локтях, с ужасом глядя на капли крови, выступившие на ее губах.
И на ее бедрах тоже сейчас кровь, подумал он, и ему стало плохо от осознания последствий собственных деяний. «Я должен заплатить ей за это, — клятвенно подумал Хоук. — Как угодно. Чем угодно».
Дрожащими пальцами Хоук развязал узел за головой девушки и вытащил кляп из ее рта. Но она не шевельнулась и не посмотрела на него; она смотрела куда-то вдаль, и ее лицо напоминало мертвенно-бледную маску. Все ее тело было напряженным и застывшим. И лишь огромные потемневшие глаза выдавали невыносимую душевную муку.
Герцог протянул руку и с бесконечной осторожностью отвел с лица девушки золотой локон.
Его пленница отпрянула, словно он ударил ее, и прерывистое рыдание сорвалось с ее губ. Хоук вздрогнул, увидев на ее коже темные пятна синяков — там, где зубы девушки впивались в нижнюю губу… Выругавшись, Хоук скатился на траву и неуверенно взял лицо девушки в ладони, заставляя ее посмотреть на него. Милостивый Боже, да как же он мог совершить подобное?..
— Бога ради, скажи, кто ты такая? — прошептал он, все еще не опомнившись; его ум категорически отказывался осознавать чудовищность содеянного.
Внезапно Александра начала хохотать, но смех вырывался из ее горла, перемежаясь с рыданиями, сотрясавшими тело. Она пыталась сдержаться, ей самой были противны звуки этого безумного хохота, но она не могла ничего поделать — и продолжала рыдать и хохотать на глазах человека, так жестоко изнасиловавшего ее. Мысли Александры стремились уйти во тьму, она боялась увидеть ужасающую правду случившегося. И даже когда соль слез стала больно щипать ее окровавленные губы, Александра не шевельнулась, чтобы смахнуть обжигающие капли.