Он отклонился назад и положил руки на колени. Испугавшись, я схватилась за штурвал. Самолет нырнул вниз, но я его выровняла.
Нам так и пришлось вести его вместе – его нога на педали, мои руки на рычаге управления.
– Следи за мной, – сказала я сквозь стиснутые зубы. Мы пролетели низко над городской площадью, затем над улицами, застроенными красивыми старыми домами. Из одного из них вышла полная седая женщина и погрозила нам кулаком.
– Официальное предупреждение тете Арнетте – ты вернулся, – сказала я. Роан следил за мной со слабой улыбкой. – Ты что, опять потерял зуб? – спросила я.
– То есть?
– Ну зуб, который тебе вставил дядя Кулли. Ты не показываешь зубы, когда улыбаешься.
Его улыбка стала шире.
– Все на месте.
Руки у меня дрожали. Мне было стыдно, но это опьяняло меня. Вот что он со мной уже сделал.
– Ты доверяешь мне, – сказал он. – Клер, Клер!
Я вела самолет над пригородом. Показалась узкая посадочная полоса на плато между полями.
– А ты доверяешь мне? – спросила я. – Я никогда раньше не сажала самолет. Я могу нас…
– Сажай, – сказал он.
И я посадила. Не очень-то хорошо, но живы мы остались. Самолет катился по узкой асфальтированной полосе, и я передала управление Роану. Он облегченно вздохнул. Я была мокрой от пота и тяжело дышала.
– Помнишь, что мама рассказывала о своей бабушке Квинне?
Он нахмурился и потер подбородок. Конечно, не помнил. Он столько наслушался разных историй, пока жил с нами.
Я пожалела, что спросила. Он откинул назад голову и ласково посмотрел на меня.
– Ты прекрасно посадила самолет. Ни одной куриной жертвы.
Он не забыл, не забыл ни одной подробности. Он продолжал все это время помнить семью – хотел он этого или нет.
– О боже, – прошептала я. – Я должна тебе сказать. Если ты опять исчезнешь, лучше не возвращайся. Ты разобьешь мне сердце.
Он взял мои руки в свои.
– Мы должны во всем разобраться. Ты вольна желать, чтобы я никогда не возвращался, или сказать мне, чтобы я убирался к чертовой матери из твоей жизни.
– Не хочу.
Он погладил меня по голове, от прикосновения его пальцев кровь прилила к моим щекам. В глазах его стояли слезы, в моих их было еще больше. Не помню слов, их было мало, может быть, не было вообще. Он не просто смотрел на меня, а впитывал все, что видел: мои глаза, мое лицо, мои чувства. А потом во мне проснулся неутомимый задор той прежней, молодой, неконтролируемой Клер Мэлони, которую мы оба знали когда-то, я набрала побольше воздуха в легкие и сказала:
– Мне бы следовало спустить с тебя живьем шкуру, мальчик.
Я прочитала ему целую лекцию. Он смеялся, но смех его не был похож на тот, что я помнила.