Тетя Пиф вытерла слезы кружевным платком.
– Боже, это уж совсем лишнее! – Заметив, что глаза Джанны тоже на мокром месте, она продолжала, обращаясь не столько к ней, сколько к самой себе: – Я смирилась с потерей. Да, в конце концов смирилась. Прошло время, и я уже не вспоминала о Йене ежеминутно. С годами образы стираются из памяти, и я не могла даже вспомнить, как он выглядел. Ведь у меня никогда не было его фотографии, приходилось полагаться только на память.
Джанна понимала, что именно память поддерживала тетю столько лет. Тетино сердце познало большую любовь, которая опалила ей душу. Любовь на все времена!
– Я пыталась припомнить наши с ним беседы, но из этого мало что выходило. Вот когда я обнаружила, что память не подчиняется нашей воле и отказывается оживлять те или иные моменты прошлого по приказу, – сказала тетя Пиф. – Наши головы устроены по-другому. Нужна какая-то искра, чтобы память ожила и события далекого прошлого как бы начали происходить снова. Вот почему умершие на самом деле не прощаются с нами. Они остаются в запахе цветов, в полыхающем закате, в звуках песен. Как-то раз в прошлом году... Нет, я лучше помолчу, иначе ты сочтешь меня за совсем уж глупую старуху.
– Что ты, тетя! Пожалуйста, продолжай.
– Так вот, в прошлом году случился пожар на верфи. Дело было в полдень, я, естественно, работала в своем кабинете в Валлетте. Порыв ветра занес клубы дыма в мое распахнутое окно. Внезапно я как бы вновь увидела отчетливую картину – точно так же ясно, как вижу сейчас тебя. Я почувствована – клянусь, это было как наяву, – как Йен обнимает меня, как шепчет мне в самое ухо, что все обойдется. Мы прячемся с ним в бомбоубежище; бомба только что угодила в бензохранилище. Дым имел тогда тот же запах, что и дым от пожара на верфи. Я давно забыла про тот налет... Сотрудники хотели закрыть окна, но я не позволила. Уверена, они решили, что я свихнулась.
Джанну охватило чувство острой вины, добавившееся к боли, испытанной от тетиного рассказа. На протяжении многих лет она считала ее любовь само собой разумеющимся чувством и никогда не спрашивала, счастлива ли сама тетя Пиф. Услышав рассказ племянницы об измене Коллиса, Пифани тут же поспешила к ней с утешениями. Саму же тетю Пиф утешить было некому.
Одиночество, полное одиночество! Джанне было трудно представить, что это такое. Рядом с ней были тетя Пиф, Уоррен, та же Одри: они вели ее по жизни, дарили ей свою любовь. Она порывисто обняла тетю.
– Тетя Пиф, я еще никогда не говорила тебе, насколько сильно я тебя люблю. – Слова застревали у нее в горле, и она постаралась компенсировать свою внезапную немоту, стискивая тетю все крепче. – Прямо не знаю, что бы я делала, не будь рядом со мной тебя.