Нет ничего бескомпромисснее, чем время. Никакими силами не возвратить ни одной проведенной в воздухе минуты: время в полете – это сожженное горючее, без которого сердце самолета не сделает ни одного лишнего удара. Мало горючего! А еще ни одной атаки. Вернуться на аэродром ни с чем?..
И тут увидел, как в скрещении лучей нескольких прожекторов ярко засветилась точка. Лучи, вцепившись в нее, будто осмысленно вели ее прямо навстречу ему, Галлаю…
«Это мой!..»
Не отрывая взгляда от светящейся точки, которая заметно росла, распухала, приобретая очертания бомбардировщика, Марк отвернул свой самолет в сторону, чтобы, сделав полукруг, зайти врагу в хвост. Атаковать сбоку не решался, боясь промазать: ведь никогда не приходилось стрелять по быстро движущейся цели, брать упреждение, чтоб пули встретились с самолетом безошибочно.
Странное ощущение, когда ты надвигаешься из темноты на световое поле, в котором распластался вражеский самолет, раскинув обрубленные желтоватые крылья с черными крестами на них и чуть приподняв два киля хвостового оперения. «Дорнье», – узнал Марк тип немецкого бомбардировщика… А ты будто бы сам по себе – без машины, и даже тела собственного не ощущаешь, а несешься в темноте сгустком присмиревших в напряженном ожидании чувств, средь которых главенствует одно: не упустить врага…
«Дорнье» уже метрах в четырехстах… Марк, прижавшись затылком к бронеспинке, устремив взгляд сквозь сетку прицела, ударил длинными пулеметными очередями по крылу с черным крестом… Но зачем с такого большого расстояния и почему по крылу?! Надо подойти ближе и стрелять по моторам, по кабине экипажа!.. Подошел ближе и опять дал сноп очередей – уже по центру бомбардировщика. И кажется, точно прошил машину, хотя подставил и себя двум воздушным стрелкам, сидевшим в гнездах за колпаками «дорнье» – один сверху, второй в хвосте. Марк увидел, как ему навстречу брызнули струи светящихся пуль и пронеслись мимо… В темноте он был невидим для ослепленных стрелков.
Отвалив в сторону, сделал новый заход и чуть снизу ударил из пулеметов по кабине пилота, а затем по правому мотору… И опять встречная очередь светлячков, от которой успел вовремя уклониться.
Еще несколько заходов, и «дорнье» перестал огрызаться огнем. Теперь его можно было расстреливать почти в упор, что Марк и сделал…
Озадаченный и встревоженный тем, что Сталин и все другие члены Политбюро, хотя налет на Москву длился уже два часа, не появлялись на командном пункте ПВО, который был и надежным укрытием от бомб, Александр Сергеевич Щербаков вышел из зала главного пункта управления в коридор, ощутил разгоряченным лицом, как гуляют здесь свежие струи воздуха, нагнетаемые, видимо, компрессорами, и огляделся по сторонам.