– Тетя, ты должна мне помочь.
И я рассказала ей все и о свадьбе, о которой договорились, а потом отложили, и о пшеничном поле.
– Кто он?
– Его зовут Файез, но его больше нет в деревне, он ведь обещал мне...
– Хорошо, я тебе помогу.
Она оделась, накинула платок и взяла меня за руку.
– Пойдем, прогуляемся вместе.
– Но куда? Что ты будешь делать?
– Пойдем, дай мне руку, ты не должна идти одна.
Я вообразила, что она ведет меня к какой-то другой женщине, соседке, знающей секрет, чтобы вернуть месячные или сделать так, чтобы ребенок перестал расти в животе. Или она спрячет меня где-нибудь, пока я не смогу освободиться.
Но она повела меня к дому. Она тащила меня, как упрямого осла, который не хочет идти.
– Зачем ты ведешь меня домой? Помоги мне, умоляю тебя!
– Потому что здесь твое место, и они, а не я должны о тебе позаботиться.
– Умоляю тебя, останься со мной. Ты ведь знаешь, что они со мной сделают!
– Здесь твое место! Ты поняла меня? И никогда не выходи из дому!
Она заставила меня пройти через ворота, позвала родителей, повернулась и ушла не оглядываясь. Я видела на ее лице выражение злобы и презрения. Должно быть, она думала: «Моя сестра пригрела змею в своем доме, такая дочь обесчестила всю семью».
Отец закрыл ворота, а мать бросила на меня уничтожающий взгляд, дернула подбородком и сделала рукой такое движение, словно говорила: «Шармута... Потаскуха... ты осмелилась еще пойти к моей сестре!» Они обе ненавидели друг друга. Беда не приходит одна. «Да, я была у нее, я думала, что она сможет мне помочь, спрятать меня...» – «Вернись, поднимайся в комнату!»
Я дрожала всем телом, ноги меня не слушались. Я не знала, что меня ожидает, когда я поднимусь в комнату. Я не могла сделать ни шагу. «Суад! Поднимайся!»
Моя сестра больше не говорила со мной. Ей было стыдно, как и мне, она тоже больше не выходила из дому. Мать работала как обычно. Другие сестры ухаживали за скотиной, а меня заперли в комнате, как будто я была заразная. Иногда я слышала, как они разговаривали между собой. Они боялись, что кто-нибудь мог увидеть меня в деревне, потому что уже поползли слухи. Пытаясь спасти свою шкуру и укрыться у своей тетки, я особенно сильно задела честь матери. Соседи узнают, языки будут болтать, а уши слушать.
С того дня я не выходила из дому. На двери моей комнаты отец сделал новую задвижку, которая клацала каждый вечер как ружейный выстрел. Дверь в сад издавала тот же звук.
Иногда, намывая двор, я смотрела на эту дверь с содроганием и стеснением в груди. Никогда мне не выйти отсюда. Я даже не отдавала себе отчет, что эта дверь нелепая, потому что сад и каменная ограда вокруг него не являются непреодолимой преградой. Я уже не раз через них проходила. Но в моем случае любая девушка чувствовала бы себя в настоящей тюрьме. Снаружи было еще хуже. Снаружи были стыд, презрение, побивание камнями, соседки, плюющие мне в лицо или тянущие меня за волосы, чтобы вернуть домой. Наружу мне не хотелось. Недели шли. Никто меня ни о чем не спрашивал, никто не хотел узнать, кто мне это все сделал, как и почему. Даже если бы я обвиняла Файеза, мой отец не пойдет к нему, чтобы выдать меня замуж. Это моя вина, а не его. Мужчина, отнявший честь девушки, не виноват, это она так захотела. Хуже того, она сама его попросила! Она сама его спровоцировала, потому что она бесстыдная шлюха. И мне нечем было себя защитить. Моя наивность, моя любовь к нему, его обещания жениться, даже его первое обращение к моему отцу – все это было не в счет. У нас уважающий себя мужчина не женится на девушке, которую он сам же лишил невинности еще до свадьбы.