Ей стала понятна сила ненависти, которую Гастон питал к Турелю.
Стало понятно, почему он ненавидел ее.
С отчаянием Селина осознала, что никогда Гастон не будет ей доверять. Никогда не поверит, что она появилась здесь из далекого будущего. Никакие слова не убедят его. Ее рассказы останутся для него небылицами, выдуманными, чтобы скрыть ее участие в заговоре.
Однако к огорчению и разочарованию примешивалось еще одно чувство — удивление. Никак она не предполагала в Гастоне широту души, подлинное благородство. Ее потрясла его забота о людях — богатых и бедняках. Ни разу в своей жизни не заботил ее вопрос, где добыть пищу… Но здесь зима представлялась настоящей угрозой для людей. Их жизнь целиком зависела от собранного осенью урожая. Тем более весомой была жертва Гастона, отдавшего свои запасы тем, кому так не повезло. Похоже, идеи равенства, которые исповедовал Гастон, в его время еще не приобрели всеобщей популярности.
— Благодарю тебя, Этьен, — сказала она наконец. — Ты все… хорошо мне объяснил.
— И теперь вы, — вспыхнул от радости юноша, — отправитесь к королю и расскажете ему правду?
— Этьен, — горько покачала головой Селина. — Поверь мне, если бы в моих силах было наказать герцога за все его злодеяния, я бы, ни секунды не раздумывая, сделала это. Но… — ей было невыносимо тяжело разговаривать с пареньком, все время находиться под подозрением, — это невозможно. Я обещаю тебе, Этьен, я клянусь всем, что мне дорого: я никак не связана с Турелем и не принесу зла ни Гастону, ни кому-нибудь другому здесь. Даже если я не смогу ничего сообщить королю, я сделаю все, чтобы помочь вам. И я покину вас, как только смогу, и ваш господин сможет жениться на миледи Розалинде. Ты мне веришь?
— Я буду молиться за вас, миледи! — В голосе Этьена звучала надежда.
Их разговор прервал тяжелый стук копыт. Гастон и полдюжины его людей проскакали через двор к воротам замка. Все были вооружены длинными пиками, луками, а на спинах несли колчаны, полные стрел. Гастон бросил взгляд в сторону Селины и натянул поводья, остановив своего крупного жеребца в нескольких футах от нее.
— Еще не передумали, дорогая супруга? — спросил он, сидя на гарцующей лошади.
Селина молчала, потрясенная его видом верхом на вороном коне. Он казался ожившей картиной — могучий воин, готовый к смертельной схватке. Первые лучи утреннего солнца освещали его широкоплечую фигуру, сверкали металлические части снаряжения, блестели вышивка на груди и серебряный мех, которым был опушен плащ. Он с легкостью управлял своим бешеным жеребцом, его руки в перчатках держали поводья скорее нежно, чем крепко.