– Слушай, хватит мне на слезные железы давить, – поморщился Воскресенский. – Отец у нее. Рельс ему на ногу, видишь ли, упал. Может, на меня завтра тоже рельс упадет. Прямо на жопу. И ни одна тварь меня не пожалеет. Даже если я по всему городу, на каждом столбе, расклею фотографии своей голой изувеченной задницы. И даже позволю ее ампутировать. Все равно не пожалеют. И денег никто не даст, ни рубля. Такие уж люди сволочные существа. Поэтому давай без этого... Без лирики и без соплей. Ты сейчас занимаешься бизнесом. А я политикой, что по сути одно и то же. Сколько?
После долгого, мелочного и унизительного торга Дашка вырвала тринадцать тысяч налом. Когда деньги перекочевали в ее сумочку, подвалил какой-то прыщавый вахлак и представился заведующим отделом социальных проблем городской газеты. Дашку оставили один на один с этим хреном, и она еще битых полтора часа гнала тюльку о том, как ее, несовершеннолетнюю невинную девочку, обманом и шантажом затащил в свою постель кандидат в мэры Илья Гринько. Попользовался и бросил. Корреспондент облизывался и пускал слюни, когда речь заходила об интимных подробностях ее романа с политиком местного розлива. А в конце беседы спросил, можно ли увидеться с Дашкой в любое удобное для нее время.
– А это еще зачем? – удивилась Дашка.
– Может быть, у нас с тобой сложится по-другому, – сказал газетчик. – Не так вульгарно и пошло. Не как у вас получилось с Гринько.
– У нас с тобой никак не сложится, – ответила Дашка и ушла.
* * *
Наступил тот предутренний час, когда вся зона спит и видит фраерские сны: любовь, свидания, страдания, разлуку и новую любовь. В эту ночь Паша Бурмистров не сомкнул глаз, последние два часа он просидел перед окном крошечной комнаты при каптерке и глядел, как по оконному стеклу медленно ползут дождевые капли, похожие на прозрачные сперматозоиды. Окно выходило на хозяйственный двор, где складывали дрова и уголь, а в теплые дни сушили стираное белье. На дальней вышке мерцал прожектор, освещавший запретку. Сноп света бегал по вспаханной земле то справа налево, то слева направо. Пыжу нравилось это зрелище.
На дощатом столе тихо бухтел дешевенький транзисторный приемник, по здешним понятиям, чудесная вещь, едва ли не предмет роскоши. Но Пыж не слушал музыку и не понимал, о чем толкует диктор. Наркотическое опьянение, тот кайф, который он зацепил в подвальном кабинете кума, вколов себе дозу героина, оказался слишком слабым. Видимо, дурь разбавили содой и мукой. Или аспирином. Но и малая бодяжная доза свое дело сделала. Пыж испытывал легкое головокружение, но не приступ слабости. Напротив, кровь играла в жилах, а руки налились непонятно откуда взявшейся силой. Если бы не поручение кума, хорошо бы еще пару часов, пока не займется утренняя заря, просидеть у окна, а потом лечь на топчан, закрыть глаза и побалдеть еще немного.