Это был человек. Это могла быть Люба. Это и была Люба. Неживая Люба. Вера это прочувствовала до болезненного спазма в затылке, до тошноты…
Вера непослушными руками достала фотоаппарат и принялась щелкать один кадр за другим. Откуда-то из кустов выехала, мягко урча мотором, та самая черная иномарка, из которой вышло еще трое в таких же черных трикотажных шапках с прорезями. Они принялись открывать багажник и помогать укладывать туда белый кокон. Затем все сели в машину (номер был нарочно заляпан грязью) и уехали.
А Вера все щелкала и щелкала, не в силах остановиться. Зубы ее клацали от страха, а все тело словно превратилось в гигантскую сосульку. Так холодно бывает лишь зимой, когда на улице градусов десять мороза…
Теперь только бы фотоаппарат не подвел…
Москва, 2000 г.
Остановившись перед дверью, ведущей в свою квартиру, Валентина вдруг вспомнила о ключах. У нее не было ключей. В большом пакете, который ей передал Кайтанов с теплой одеждой и продуктами, их не было.
– Иуда, где ключи?
– А разве у тебя их нет?
Она разозлилась на него так, словно это он был виноват в том, что случилось с ней и с Кайтановым. И едва сдерживала себя, чтобы не нагрубить ему, не оскорбить.
– Что будем делать? – Она в порыве отчаяния навалилась, почти легла на дверь, нажав на ее гладкую и холодную, желтого металла ручку, и вдруг почувствовала, что падает, скользит… Иуда едва успел подхватить ее. Дверь распахнулась, и они оба ввалились туда. – Иуда! Двери не заперты! – Слезы душили ее. Это означает лишь одно: он не успел их запереть… Он может лежать сейчас где-нибудь с простреленной головой… Убийцы не заперли за собой двери…
Господи, помоги мне…
Она бросилась в глубь квартиры и, быстро обойдя ее на подкашивающихся ногах, поняла, что ни живого, ни мертвого Кайтанова здесь нет.
– Валя, да успокойся ты… Он мог оставить двери открытыми, чтобы мы могли войти сюда. Понимаешь, все разом навалилось на него, и он просто не сообразил сначала отдать мне ключи, а потом, уже когда вспомнил про них, вернулся или послал кого-нибудь из своих людей, чтобы они открыли двери. Другое ничего в голову не лезет…
– Так. Надо успокоиться. Иуда, я сейчас начну собираться, а ты иди за своей машиной, как договаривались. Я уложусь минут в сорок, максимум в час. Как ты думаешь, мне грозит что-нибудь за это время? Сюда может кто-нибудь нагрянуть? Мне есть чего опасаться?
– Дело в том, что те, кто сейчас ищут твоего мужа, уверены, что ты в милиции…
Еще никто, кроме следователя и прокурора, естественно, не знает о том, что ты на свободе.