– Проходи, – сдержанно произнесла она.
Ганин зашел, протянул ей розу.
– Это тебе.
– Красивая... – хмурясь, сказала она, поднеся к лицу цветок.
– Катя... – сказал он, проходя вслед за ней. – Я бы хотел...
И замолчал.
Григорий Ганин в первый раз был у нее дома.
– Это ты сама? – удивленно спросил он, подходя к стеллажам, на полках которых разместились Катины деревянные творения. Бесконечные лошадиные табуны...
– Ага.
– Слушай, как здорово! – забыв обо всем, воскликнул он. – Я-то думал...
– Что ты думал?
– Мика говорил, что ты вырезаешь из дерева лошадок, и я... я представлял их совершенно по-другому, – признался Ганин и тут же пожалел о сказанном.
– Представляю, что ты представлял! – несколько нервно хихикнула Катя.
– Я представлял их... игрушками, – мрачно пояснил он. – А это... это настоящие скульптурные произведения, это...
Он внимательно рассматривал Катины творения.
Жеребята, рысаки, битюги с тяжелой поступью. Стоят, бегут, лежат. Пьют воду из ручья. Подняв голову, ловят широкими ноздрями ветер. Наклонив голову, роют копытом землю... Длинноногие, поджарые, нереальные в своей красоте. Готовые в любой момент сорваться с места и полететь вперед... В какие такие степи рвались они?
– Потрясающе! – совершенно искренне восхитился он.
Катя сняла с полки одного из коней.
– Это тебе, – серьезно сказала она. – Подарок.
– Спасибо...
– Ганин, а теперь говори – зачем пришел?
Она стояла у распахнутой балконной двери, скрестив руки на груди. В длинном светлом платье с мелким, неразборчивым рисунком – из ситца, что ли... И босая. Ганин только сейчас заметил, что она босая. Узкие лодыжки, узкие длинные пальцы. Даже босая, без спасительных каблуков, она выглядела очень соразмерно, пропорционально – эту телесную гармонию наметанный глаз Ганина-архитектора уловил сразу же. И задним числом он вдруг вспомнил Риту – вот чего та беспокоилась, вот почему даже по дому бегала на каблуках! У Риты были совершенно другие пропорции.
Ветер с улицы играл с подолом Катиного платья. И опять, в который уже раз, Ганин поразился тому, как она, Катя, хорошо выглядит. Небесная, нежная, акварельная прелесть...
– Что ты смотришь? – спросила она и беспокойно оглядела себя. На всякий случай отряхнула подол.
– Так... – пожал он плечами. «Надо было дарить красную розу! – подумал он, с трудом отводя от нее взгляд. – Или... нет, все-таки я правильно поступил, что купил белую!»
– Что Мика делает?
– Он? Он с Серафимой дома сидит... ну, с домработницей. Я... я потому его не взял, что мне надо было поговорить с тобой.
– О чем? – щеки у нее слегка порозовели. И Ганин каким-то шестым чувством вдруг понял – в этот момент она вспомнила