– Мне знакомые из прокуратуры рассказывали, что вы устроили у него на квартире самую настоящую истерику… Ведь это были вы?
– Да, – созналась она. – Я тогда была как безумная…
– Они сказали, что вы совсем еще девчонка…
– Правильно. Это и хорошо, и плохо. Когда мы с Захаром только начали встречаться, он тоже думал, что я почти ребенок, и вел себя довольно осторожно – очень боялся, что его кто-нибудь и когда-нибудь обвинит в насилии… Быть может, поэтому он и придумал все эти слайды, чтобы потом, если кому-то из девиц придет в голову заработать на «изнасиловании», – предъявить доказательства. Там явное обоюдное согласие… Для вас не секрет, наверно, случаи шантажа мужчин, чтобы вытянуть из них как можно больше денег… Так вот, когда настал момент и он понял наконец, сколько мне лет, вот тут-то все и началось… Понимаете, мужчины ценят во всем многообразие. Ему стало скучно со взрослой женщиной, тем более что у него уже была одна… Вера. И хотя он с ней не спал, но все равно, общался… Я так думаю, что он кинулся на Таню, стремясь к контрасту – невинная, чистая, ему доставляло удовольствие потихоньку совращать ее, воспитывать на свой лад…
– Лена, а как относился Захар к вопросу о беременности? У вас никогда не возникало разговоров на эту тему?
– Он? О беременности? Резко отрицательно. Он вообще не любил сложностей, а тут такое…
Юлю так и подмывало рассказать Лене о том, что Таня Орешина была беременна, и скорее всего от Оленина, но промолчала, не желая давать ей пищу для размышлений. Ведь если даже Оленин и убил Таню, чтобы избавиться от «сложностей», это еще надо доказать… К тому же, представив себе заплаканное лицо Галины Викторовны Орешиной, которой беременность дочери наверняка хотелось бы сохранить в тайне, она лишний раз убедилась, что не стоит спешить выдавать информацию, которую можно придержать при себе. Вот если это нужно для следствия, тогда другое дело, а так, по-женски и даже по-бабски выбалтывать чужую тайну – безнравственно.
* * *
Когда она выходила из подворотни, была уже ночь. Проходя сквозь черный гулкий тоннель подворотни и вдыхая в себя смрадный запах нечистот, Юля вспомнила, как Лена объяснила ей секрет своей молодости. Юля даже растерялась, не понимая, то ли над ней смеются, то ли нет: «Я много сплю».
Всю дорогу до Большой Горной она вспоминала свой разговор с Леной и удивлялась тому, как могла эта, безусловно, неординарная и умная женщина, которая закончила биофак университета (теперь, правда, вынужденная зарабатывать себе на жизнь распарыванием, сметкой и утюжкой офицерских шинелей), позволить какому-то донжуану закабалить себя, сделать своей рабой, своей вещью, которую можно использовать, когда ему угодно и только на его условиях?.. Неужели этот ужас унижения и добровольное рабство и есть то высокое и сладостное чувство, которое зовется любовью? Или же это животное чувство, основывающееся на инстинктах? Как бы то ни было, но такого обращения с собой она, Юлия Земцова, никогда не допустит… «Ни-ког-да!»