– Это же видно. Ну, слушаю.
– Пройдем туда, на аллею.
В сквере было пустынно. Под тяжестью снега поникли кусты. Холодным блеском искрились на сугробах молодые снежинки. Колокольня Елоховской церкви, облитая молочным светом луны, резко проступала на фоне иссиня-черного неба. Мрачно зияли провалы звонниц.
У Насти из-под платка выбились на лоб кудряшки, будто седые от белой изморози.
– Ты что это, завилась? – удивился Игорь. – Вот это номер! А я и внимания не обратил! Вижу, изменилось что-то в тебе, а что – не пойму.
– Ты и платье не заметил, – с горечью сказала она.
– Какое платье?
– На мне, новое.
– Ну? Купила?
Насте многое хотелось рассказать ему. Как ждала от него писем и мучилась, не получая их, как работала это время кондуктором в трамвае, чтобы купить новое платье, как отмечала на календаре дни, оставшиеся до его возвращения. Но Игорь был чужой, равнодушный.
– Что-то произошло у тебя? – спросила она.
– Произошло.
Злая решимость в его голосе заставила девушку болезненно сжаться. Омертвели, стали непослушными губы. Произнесла почти шепотом:
– Что же?
Игорь, отвернувшись, сказал глухо:
– Я люблю Ольгу.
– Ты… Ты видел ее?
– Не только видел, каждый вечер ходил к ней, каждую ночь. – Игорь торопился сразу высказать все. – Ходил совсем, понимаешь? Ну, мы…
– Молчи! – крикнула Настя. – Не надо!
– Ну, молчу. Я знаю, тебе неприятно это. Но «ведь мы останемся друзьями. В кино вместе…
Услышав скрип снега, Игорь повернулся и осекся на полуслове. Настя, покачиваясь, уходила от него, низко опустив голову и как-то странно растопырив руки. Он бросился к ней, схватил за локоть.
– Подожди! Куда ты? Домой? Она не ответила.
– Я провожу, ладно?
– Уйди! – не поднимая головы, попросила Настя. – Не трогай меня.
Игорь остался один. Вытащил из пачки папиросу. Разыскивая в кармане спички, смотрел, как девушка переходит улицу. Двигалась она медленно, не глядя по сторонам. Мимо проносились машины, но она будто не видела их, не обращала внимания. И от этого ее равнодушия к опасности Игорю сделалось страшно. Он напряженно следил за ней и почувствовал облегчение только тогда, когда Настя оказалась на тротуаре.
* * *
Сорвалась с крыши тяжелая сосулька, хрусталем сверкнула на солнце, со звоном разбилась о камень. Возле порога казармы натекла маленькая лужица. «Кап-кап, кап-кап», – падали в нее светлые шарики капели. Виктор, щурясь от яркого света, посмотрел вокруг. Совсем весна на дворе. Рыхлый снег осел, потемнел. Тропинка, раньше утопавшая в сугробах, теперь оказалась выше их, черной лентой тянулась от казармы к клубу. Весело чирикали воробьи на карнизе, прыгали, суетились. От их оживленной возни радостней становилось на душе. Лето чувствуют, жулики.