– Что уж там… Давай конверт.
Она пошла по лесу, наклонив голову. Игорю было больно смотреть на нее. Знал, что и сам будет теперь мучиться, переживать. Но что сделать? Окликнуть, сказать хорошее слово? Какое, где его взять?
Возле старой березы Настя замедлила шаг, обернулась.
– Игорь, ты поскорей приходи, ладно?
– Завтра, – обрадовался он. – Сразу после обеда, На это же место.
– Хорошо. Жду тебя.
Она скрылась за деревьями. Красный сарафан мелькнул между стволами еще несколько раз и исчез среди кустов на опушке.
Шесть километров от лагеря до Стоялова Игорь пробежал за полчаса. В шалаше дяди Ивана вытащил из-под кучи вялой травы книги. Сел по-турецки, скрестив ноги, послюнявил палец и отсчитал десять страниц в учебнике истории, двенадцать в учебнике по литературе. Переложил закладки.
Сунув книги под мышку, степенно зашагал в деревню. По просьбе отца, дядя Иван каждый вечер проверял, сколько выучено. Если мало, ругал. Но Игорь нашел выход. Судя по закладкам, дело продвигалось успешно, и заниматься ему оставалось совсем немного. А по-настоящему – обе книги не прочитаны и до половины, а за русский язык совсем не брался. «Время еще есть. С завтрашнего дня нажму», – успокаивал себя Игорь.
Дома было пусто. Дядя Иван не вернулся с поля, ребята убежали на реку. В избе прохладно. Тетя Лена помыла полы, с песком потерла доски. Они стали желтые, будто восковые. Ветер влетал в окно, шевелил ситцевую занавеску над полатями около печки. Из хлева слышался голос:
– Не балуй, не балуй… Вот я тебя, проклятая!
«Шик-шик, шик-шик», – били в ведро тугие струйки молока.
Минут через пять тетя Лена вышла во двор. Тыльной стороной ладони откинула волосы со лба.
– Ты здесь, бродяжка? Давно?
– Только-только.
– Умывайся, есть будем.
– Спасибо, не хочу. Вы не знаете, где мне ежа достать?
– Это еще зачем? – удивилась тетя Лена.
– Друг у меня натуралист. Всяких ужей, голубей разводит…
– На пасеку сбегай. Надысь Герасим Светлов жаловался – замучили, говорит, ежики. Только смотри, непоседа, завтра на коровьем реву разбужу, не выспишься.
– Ничего, я свое наверстаю, – крикнул Игорь уже со двора.
Пасека колхоза – полсотни ульев – на краю деревни, среди молодых лип. Герасима Игорь застал в маленькой избушке с низким потолком. Сильно, приторно пахло медом. На столе горкой лежали пористые соты в рамках. Пасечник, худой, с темным суровым лицом, мастерил крышку улья. Игоря выслушал молча, пощипывая узкую, клином, татарскую бородавку.
– Пойдем, – и первым направился к двери. На нем была старая, латаная-перелатанная синяя рубаха, широкие полотняные штаны с заплатами на коленях. Он заметно припадал на левую ногу.