– Нет, кто-то из древних. По-моему, Марк Аврелий.
– Ежели Марк, значит еврей, – сказал один из артиллеристов.
– Почему так думать, что это еврей? – снова загорячился Ступникер. – Всякий еврей любит жизнь и не хочет смерти раньше времени ни себе, ни другим.
– Я не спорю, – добродушно согласился артиллерист, накручивая портянку. – Умирать кому же охота? Я только говорю, что имя такое редкое…
Обстрел между тем отодвинулся в сторону. Снаряды рвались теперь в центре поселка. Можно было возвращаться на колокольню. Ступникер вытащил из кармана большие серебряные часы.
– Ермаков, сейчас шестнадцать, а к восемнадцати ноль-ноль тебя вызывают в политотдел.
– Зачем, не знаешь?
– Получать орден. Давай руку, я поздравляю тебя первым.
– Что же ты молчал до сих пор, лейтенант! Ни постричься, ни почиститься теперь не успею.
– А почему ты думаешь, что должен сиять, как ангел? Иди так, пусть там видят, какая жизнь на передовой.
– Ну, подвел ты меня, – сокрушенно качал головой Альфред. – Мы же целый час потеряли.
– Он еще недоволен! Может, лучше, чтобы ты бежал под огнем? Чтобы в тебя попал осколок и ты не получил свой орден? Вот сейчас спокойно, сейчас иди, я не держу. Откуда вы все взялись такие умные на мою голову? – кричал Ступникер вслед уходившему Ермакову.
В том месте, где шоссе из Ленинграда на Пушкин пересекает железную дорогу, в северном скате насыпи вырыты глубокие землянки. В них разместились командный пункт и политотдел дивизии. Хоть и близко отсюда до передовой, но жизнь тут была уже совсем другая: установившаяся, спокойная. Насыпь скрывала землянки от наблюдения противника, защищала от обстрела. Люди здесь были одеты по форме, все чистые, выбритые. Альфреду показалось, что попал он в глубокий тыл.
Его провели к начальнику политотдела. Полковой комиссар с красивым тонким лицом, почти совсем лысый, хотя и не старый с виду, принял его в кабинете, освещенном большой керосиновой лампой. Стены были оклеены обоями, на дощатом полу – пестрые дорожки. Стол и стулья завезены, вероятно, из какой-то школы. Даже два застекленных шкафа с книгами стояли здесь. Альфред недобрым словом помянул лейтенанта Ступникера – очень неловко чувствовал себя в этой обстановке, будто нарочно щеголял своей окопной запущенностью.
Начальник политотдела знал все подробности огневого налета на немецкий батальон. С интересом расспрашивал Альфреда о возможностях тяжелых минометов, пообещал прибавить боеприпасов. Потом поинтересовался, что делал Ермаков до войны. И когда узнал, что пришел Альфред из научно-исследовательского института, удивленно захмыкал и записал что-то в толстой общей тетради.