– И что же делать? – растерялась я.
– При таких слабых волосах надо носить короткую стрижку, – заверил меня он. Дальше я, как под гипнозом, согласилась на все, что он мне предложил. Он красиво демонстрировал мне картинки из журналов, где прекрасные женщины смотрели на меня обольстительно и изысканно.
– Хотите быть такой? – спрашивал меня этот змей-искуситель. Еще бы, я не хотела. Он рассказал мне, что я имею практически такой же контур лица, как и у этих сирен. Что я смогу заманить в свою гавань еще не один одинокий корабль, если доверюсь его умелым и креативным рукам. Он мягко массировал мне голову, чтобы окончательно лишить воли. И потом, сонную, помытую и намазанную ароматным бальзамом, он запихнул меня в удобное кресло и включил музыку. Очнулась я только тогда, когда он резким движением отчекрыжил от моей шевелюры ее большую часть, оставив только жалкие пять-десять сантиметров. Точнее мне на глаз было определить трудно.
– Что вы делаете? – дернулась я. – Зачем так коротко?
– Ап! – улыбнулся он. – Теперь все равно уже поздно!
– Как поздно? – запаниковала я.
– Теперь вам остается только мне довериться.
– А вы уверены, что получится то, что надо.
– Как я могу быть уверен, – философски заметил он. – Посмотрим.
– Ладно, – я сглотнула слюну и зажмурилась. Пусть делает, что хочет. В конце концов, это всего лишь стрижка. Разве она может что-то изменить. И маникюр, пусть будет, хотя не далее, как к следующей смене придется стереть ацетоном все следы этого произведения искусства, похожего на творения ранних голландцев. – И как получается?
– Пока катастрофы не вижу, – меланхолично кивнул мастер и объехал меня на кресле без спинки.
– Это утешает, – согласилась я. Действительно, катастрофу я уже видела, и она отражалась от Карликовского зеркальца, которое, как в сказке, немедленно рассказало мне всю правду. Разве может быть еще хуже, подумала я. Однако, как я уже говорила, жизнь тем и интересна, что иногда преподносит нам сюрпризы. Когда цепкий бурят выпустил меня из своих лап, а произошло это ой как не скоро, я открыла глаза и увидела перед собой нечто. В зеркале передо мной стоял, дико озираясь, нелепый подросток, тощий и с длинной ненадежной шеей. Над испуганным лицом, прямо после бровей, возвышалась пышная шапка ярко-красных волос. Я онемела и раскрывала рот, как рыба, оставшаяся без воды. Потом сглотнула и спросила:
– А это смывается?
– Что, не нравится? – до странности удивился творец этого безобразия. Я бы даже сказала – тварюга.
– НЕТ! – рявкнула я.
– Но вы же просили сделать что-то необычное, яркое, – у бурята задрожали губы. Я же их, наоборот, сжала в тонкую ниточку.