– Послушай нас, пресветлый боярин-посадник. Ты вот на месте сидишь, в дела не вникая, а того не ведаешь, что воевода твой, ярл Торбьорн, напраслину на тебя возводит.
Свенельд только чуть покосился на волхва, и Малкиня остро ощутил повеявшую от него враждебность, почти полностью заглушившую прежнюю благодушную лень.
– Врешь, волхв! – Зеленые раскосые, как у рыси, глаза Свенельда нехорошо сузились. – Торбьорн – побратим мой боевой и друг верный. Мы с ним не одну сечу плечом к плечу выстояли, и он никогда словом дурным меня не опорочит. Так что напрасно клин между нами хочешь вбить, кудесник, песий бог тебе в помощь!
Малкиня не отреагировал на злые слова Свенельда. Они уже не первый раз с ним схлестываются, даже теремные девки-чернавки, и те усвоили, что советник их князя и посадник еле терпят друг друга. Но Малкине-то что с того?
– Серчай или не серчай, Свенельд, а тот же Торбьорн не далее как сегодня утром сказывал в дружинной избе, что зря ты киевским оружейникам на большаке нашем торг позволил вести. Знаю, знаю, ты о выгоде торговцев из стольного града печешься, ведь они и тебе часть от выручки обещали давать. Да только Торбьорн твердит, что как бы то оружие каленое, лучшими кузнецами киевскими кованное, древляне против Киева не повернули. Ведь и Олег когда-то торговлю булатом тут не разрешал, и Игорь сказывал: какие бы торги с древлянами ни велись, но оружия не должно быть в торговом обороте. Ну, мы-то с Малом ведаем, что это напраслина, что древляне давно дружат с Русью, однако Торбьорн речи такие ведет, а воины твои слушают и свое кумекают.
Малкиня умолк, не сводя со Свенельда пытливого взора. Тот выслушал хладнокровно, хмыкнул насмешливо, стал поправлять гривну на груди, однако от Малкини не укрылись мысли варяга... Путанные и гневные... О том, что Торбьорн глуп, болтает лишнее и может договориться до того, что вести о торге до Горы Киевской дойдут. И что следует неосторожного ярла услать на время подальше. Тут Малкиня едва смог сдержать торжествующую усмешку: ведь такого воеводу, как Торбьорн, не ушлешь без части дружины, а значит, полюдникам разъезжаться по становищам все-таки придется. А князю Малу ох как надо было, чтобы полюдники разъехались. И не только потому, что те город объели, но и потому, что в Искоростене вскоре ждут посольство от волынян[108], с которыми древляне ведут переговоры, не ставя киевлян в известность. Посольство уже на подходе, и ненастье им не помеха. Свенельд же, решив испробовать на древлянской земле своз дани к гостевым подворьям, не больно-то и рвется пуститься в путь. Раньше его полюдники по родам разъезжали, и дань выбирали, сейчас же Свенельд велел местным самим свозить дань к назначенным погостам, а уж он позже прибудет, проверит. Вот потому и не торопится в леса ехать, ссылаясь на непогоду. Однако это совсем не годится Малу и сто боярам. Им надо услать Свенельда, пока тот о прибытии волынян не проведал. И Малкиня бросил выразительный взгляд на князя Мала, давая понять, что пришла пора пустить в ход главный козырь.