Малфрида окликнула уже повернувшегося к двери юношу:
– Погоди. Не знаю уж, свидимся ли когда с тобой, сын воеводы Черниговского, однако и мне есть что тебе сказать перед разлукой.
И она поведала ему: будет его путь долгий и счастливый, а сам он возвысится так, что вся Русь будет его славить.
– Все. Иди.
Но он стоял еще какой-то миг. Глаза горели.
– Я верю тебе, чародейка. Я всегда буду поминать тебя добром! И да будет легка твоя дорога!
В большой избе старосты Стогнана все еще отсыпались после буйного празднования дня Рода[74], когда сам староста, проснувшись, увидел, как его дочка Простя выскользнула куда-то из дому, прихватив с собой белого петуха.
Староста вздохнул, откинул мягкие шерстяные покрывала, вставая с широкой лежанки, и прошлепал босыми ногами по земляному полу к выходу. День еще только занимался. Над лесной поляной, где располагалось селище Сладкий Источник, плыл легкий предутренний туман. Фигурка Прости мелькнула за тыном, мотнулась темная коса на фоне светлой рубахи, и девушка исчезла в сероватом туманном сумраке, только шелест трав еще какое-то время слышался. Стогнан догадывался, куда поспешила дочка спозаранку. К священным ракитам, у которых стояло резное изображение богини Лады. Девушка понесла подношение богине. Будет молить покровительницу брака и любви, чтобы повлияла на Простиного суженого Мокея, привела его к родному селищу, где Простя ждет его не дождется. Обещал ее милый быть в конце серпня[75], а они уже и день Рода отметили, а Мокея все нет как нет.
Думать о таком балаболке, как Мокей, Стогнану сейчас не хотелось. Стоял на пороге избы, вглядываясь в обступавший селение лес, потом, не спеша, пошел туда, где в низине, за постройками, протекала тихая речка в заросших камышом заводях. Южнее был тот самый источник с чистой вкусной водой, возле которого исстари жил род Стогнана. От него и селище название получило. Тут, среди древлянских лесов, старый Стогнан провел всю жизнь. Тут рассчитывал и умереть, когда время придет. Он много хорошего для рода сделал, его не посмеют отнести в лес, когда уже не сможет натягивать лук да ходить на охоту.
Вообще Стогнан еще не чувствовал себя старым. Что с того, что дети уже выросли, что внучата снуют между взрослыми, – все белоголовые, светлоглазые, каким был сам Стогнан в лучшую свою пору. Седина и сейчас не видна в его длинных светлых волосах и вьющейся бороде. У светловолосых ее трудно разглядеть. Да и в плечах Стогнан еще широк, хотя стал немного сутулиться. Годы-то дают о себе знать, придавливают. А родники чародейской живой и мертвой воды, бившие некогда тут, уже потеряли свою волшебную силу, стали обычными ключами, а то и вовсе иссякли. Отчего так вышло, Стогнан не ведал. Правда, и другое заметил: с той поры, как чародейская вода перестала светиться, стало в окрестных лесах спокойнее. Раньше, бывало, житья смертным нет, когда нежить лесная разойдется. Все селение до сих пор столбами с рогатыми черепами окружено, каждый столб знаками ведовскими испещрен, но уже несколько лет нежить за круг, где расположилось селение, не проходит. Она вообще будто пропала, нежить эта. И ходит молва среди древлянского племени, что это киевский посадник Свенельд поборол лесных чудищ, лишил их силы. Как поговаривают, из-за него же вода чародейская стала гаснуть, терять свои вещие силы...