Теперь, мусор, всё в дольмен, туда же палатку, в которой они спали и весь оставшийся сухой спирт. До темноты оставалось немного, так что я, поела и стала забрасывать яму землёй. Когда показались звёзды, а вход внизу был уже наполовину скрыт, я спустилась вниз и забросила в отверстие несколько охотничьих спичек. Переставила палатку, так как ветерок гнал вонь горелого мяса в мою сторону, и уснула. За следующее утро забросала ямку и положила снятый заранее дёрн, а сверху набросала перегнивших листьев. До вечера сделала две ходки до предварительного схрона, на следующий день ещё пять. Последний день, пугаясь всякого шороха, таскала добычу в придорожную промоину. Утром к деду, за мёдом и ульями. Вся операция, если брать только наличные, а не то, что у меня уже было из снаряжения, обошлась в полтину. Я заложила барыгам всё, что имела ценного и, даже, перехватила червонец у матери, якобы мы с одногрупниками по стрельбе в этот поход пойдём, и клятвенно пообещала, что это не на наркоту.
Забылась в кресле нервным сном часов до трёх ночи, больше уснуть не могла ни в какую. Достала ноутбук, врубила инет. Всё будет хорошо, как уверяет еврейское радио. Может и так, а пока вынула из цифрового фотоаппарата снимок одной из семи золотых монет, ту, что похуже, класса «В». Отправила снимок на Интернет аукцион. «Будем посмотреть», как любит говорить отец. Амфоры и украшения из серебра и золота пока не трогала, и не собираюсь, они дороже монет выйдут. Нет, ну, всё же, как просто в нашем мире решаются многие проблемы, один градусник ртути и две капли хлорки в каждую бутылку, затем попросить у соседки из подъезда, чтобы она надела новые пробки на своё алкогольное творчество.
Альтернативная История. Российская Империя.
Январь 1838.
В Петербурге зима жаркая, это признают многие, не в смысле холода, с морозом как раз всё в порядке, а в «интересных временах», как говорят на востоке. Освобождение конфискованных крестьян, грядущее освобождение государственных и ослабление цензуры в области художественной литературы, есть от чего хвататься за голову любителям тихого благолепного бытия. да и заказные материалы, печатающиеся с моего позволения, но, якобы, «свободными художниками», будоражило умы. Уже десяток писак корпят над заказанными мною книгами, славят Освободителя и поливают грязью помещиков-сибаритов, не следующих примеру царя в освобождении рабов. Теперь название «крепостной» запрещено под страхом наказания, на его месте надобно говорить «раб», эвфемизмы тоже запрещены. Многие, очень многие, особенно из ближайшей родни, продолжают исподволь точить на своего царя зубы. Слухи пресекаются жёстко, даже если их распространяет родня.