Да, тут четырьмя пушками не обойтись, к счастью вариант считался возможным, и практические меры по профилактике подобных инцендентов уже принимались. Елена предложила название «минное поле» и я согласился, что сие похоже. Руководил организацией работ один из помощников генерала Шильдера, маскировалась вся система под освещение парка. Это, на первый взгляд декоративное творение, где несколько десятков газовых фонарей зажигались разом электрическим импульсом. Вскоре, как только мастерские сделают что-то похожее на электрическую лампочку, пусть даже по очень высокой цене, я намеривался освещать ночью весь парк. Вот только проводов было два, а рубильник второго провода находился в опочивальне. К вечеру из разрозненных фактов план заговора стал вчерне понятен, я даже решил помочь заговорщикам, пригласив всю мою ближайшую свиту на поздний ужин-совещание. Повод выбрал вызывающий, дарование Марии Ермоловой титула графини, за заслуги перед отечеством. Как стало известно, противнику удалось перетянуть на свою сторону трёх полковников, но только их самих, своим войскамони не доверяли полностью, посему они смогли лишь увести полки с пути заговорщиков. Набрать враги смогли чуть более трёх тысяч человек, но это были вояки опытные. Раз уж смогли подойти к зимнему дворцу, то отступать им было грех, тем более огонь по ним вели не более сотни ружей. На самом деле их было пятьдесят, всех отобрали добровольно, я попросил умереть их за отечество и за меня, пообещав позаботиться о родных. Они продержались достаточно, чтобы собрать на минном поле достаточную людскую массу, вне его осталось менее тысячи.
В кабинете, кроме нас, находился лишь молоденький полковой трубач, по моему сигналу труба заиграла, а соратники, как и было заранее оговорено, легли на пол и закрыли головы руками, то же самое происходило сейчас по всему дворцу. Доиграв, наш молодец подошёл к шторке, отодвинул её и дёрнул за рычаг. В это время во всех горящих фонарях открылась заслонка и, пропитанный порохом, шнур зажёгся от огня фонаря. Дальше огонёк побежал вниз по столбу, к его основанию, обложенному камнями. То есть после рывка за рычаг у трубача было, как минимум пять секунд, чтобы успеть лечь, но он лишь стоял и тупо смотрел на рычаг, не понимая, почему не было обещанного взрыва. На мой крик он, наконец, обернулся, и даже стал выполнять приказ, но не успел. Так он и остался в моей памяти молодым и глупым, упавши вниз лишь когда кусок стекла впился ему в горло. Как ни странно, эта потеря была для нас в тот день единственной. Пять сотен врагов, которые были не ранены, и в состоянии сражаться, были оглушены и напуганы, а также потеряли всякое желание воевать, позволив повязать себя трём сотням осетин.