– К тебе Карен не приходил пока? – спросил Роман.
Тим повернулся к нему, присел на подоконник – ноги еще быстро уставали – и покачал головой.
– Нет, а что?
Рома помолчал, неподвижно глядя перед собой, потом встрепенулся.
– А то, что операцию мы провалили, в общем. Неумело действовали. Медаль «За взятие Голливуда» не получим, нет. Хотя для первого раза… Да что там говорить – и для первого плохо. Боевая подготовка у нас не особо, Тимон. И чем все это время в Академии занимались? Высокорус учили и богословие? Надо было больше… – он заметил, как смотрит на него Тимур, и поспешно добавил: – В общем, я думал: Карен свирепствовать станет, отругает, епитимью наложит… А он молчит, понимаешь? Будто так и надо, будто мы все хорошо сделали. И патриарх – ни слова, даже не вызывал нас к себе. Что-то непонятное, Тимка, дружину будто… будто проверяли, и проверкой этой остались довольны.
– А разве нас не проверяли? – удивился Тимур. – В первом боевом вылете? Почему – «будто»?
– Потому что я про другое толкую. Словно на нас… ну, с другой точки зрения глядели, и с этой точки все нормально прошло. Не понимаешь? Эх ты, простая душа…
Тимур уже не слушал, его вновь стали мысли одолевать, от которых он не мог избавиться все время, пока лежал здесь.
– А вот про епитимью, Рома… Я себя оскверненным чувствую. После лагеря этого, развалин, крыс. Будто грязью какой-то облеплен. Только изнутри.
Паплюх кивнул.
– Точно. Настька сказала, их настоятельница говорит: после посещения Гуманитарных лагерей у многих такое. Поэтому очищение надо пройти, храм посетить. Нас в отпуск всех назавтра отправляют, Тимчик. А тебя, наверное, попозже, через пару дней. Вот и очистимся, будет время.
Тиму неудобно стало: соврал он Паплюху. Была, была и у него коллизия – когда пришла весть, что отец погиб. Тим ведь очень на него похожим хотел быть, и будто с ума тогда сошел. Ему десять лет как раз недавно исполнилось. Сам он почти совсем не помнил, как в бреду, тот день, а мать никогда не рассказывала, но Катька как-то проболталась, что ей говорила мама: он побил зеркала и стекла в квартире, изрезался весь, а после залез в шкаф и там лежал в ворохе старых вещей, истекая кровью, пока мать, ходившая за Катькой в садик, его не нашла.
На следующий день явился отец Карен, и Тимур пристал к нему с теми же вопросами. Когда Шахтар вошел, двигаясь, как всегда, решительно и резко, сразу распространив по небольшой палате особую атмосферу суровой целеустремленности, Тим попытался встать, но гость сказал:
– Отставить, Жилин. Отдыхай.
Тимур спросил про Джейн Ичеварию и услышал в ответ: