Гургис хохотнул, ничуть не обидевшись, сказал живо:
– У тебя пытливый ум. В чем-то ты прав, но ведь нужны и те люди, которые выявляют чужие ошибки? Это позволяет их увидеть и исправить! Если думаешь иначе, ты не прав.
– Сознание правоты, – ответил горец раздраженно, – важнее для человека, чем двое свидетелей.
Гургис и Неарх переглянулись: горец непрост. Гургис кашлянул, сказал как можно мягче:
– Как я понял, ты хочешь забрать сына?
– Да, – отрезал горец.
– И не дать ему учиться?
– Он учится дома.
– Чему? Пасти коров?
– Мы не пасем коров.
– Тогда коз? Пойми, если юноша тянется к знанию…
– Только те знания чего-то стоят, – прервал горец, – которые идут от веры.
Гургис широко улыбнулся:
– Ошибаешься. Вера и знания – абсолютно разные вещи. Даже противоположные. Мне жаль, что сейчас закончатся занятия и ты заберешь способного юношу. Он мог бы стать далеко не последним человеком в эллинском мире!.. Но останется всего лишь невежественным пастухом.
Горец повернулся к ним всем телом. Даже сидя, он выглядел великаном, потому что спину держал прямой, плечи развернутыми, а грудь угрожающе бугрится мускулами. Глаза сверкнули, он сказал с гневным жаром:
– Невежественным? Да пусть он останется стократ невежественным, чем окунется в то море гнусностей и непристойностей, которое именуете эллинской культурой!
Гургис охнул, развел руками:
– Море непристойностей? Это о чем, о великих трагедиях Софокла?
К его удивлению, горец не обратил внимания на имя знаменитого драматурга, лишь мотнул лохматой головой, волосы вздыбились, как под порывом ветра.
– Софокл?.. – прорычал он гневно. – Кто говорит о Софокле, когда я вчера видел в выстроенном вами амфитеатре одни ужасающие непристойности? Как вы пафосно говорите о погоне за красотой!.. Это и есть, по-вашему, красота по-гречески?
– Ну, это… – начал Гургис.
Мататьягу прервал с еще большим гневом:
– Я сам вам скажу! На словах это восхищение шедеврами искусства, а на деле – жажда разделить ложе с красивым мальчиком!
Гургис поморщился:
– Ну, такие наклонности далеко не у всех…
– Не у всех? – изумился Мататьягу. – Я везде слышу «греческая любовь», это почему? Ладно, а добиться благосклонности куртизанки и предаться с нею самым немыслимым скотским утехам – разве это не ваша погоня за красотой?
Гургис возразил сердито:
– Телесные утехи – часть жизни человека. Делать вид, что их не существует, сплошное лицемерие. Так поступают только ваши фарисеи. Так что такое отношение… фарисейство, иначе не скажешь!
Мататьягу пожал плечами:
– Как хотите. Нам больше нравится наш возвышенный Бог, который не опускается до того, чтобы пробираться по ночам в постели чужих жен, пока их мужья на войне. Не совокупляется с животными, как ваш Зевс… Да, ваш Зевс совокуплялся с птицами, рыбами, тритонами! Я даже не знаю, как можно уважать таких богов! И как таким поклоняться?