Юрий Сергеевич только собрался улыбнуться этому непонятно почему сорвавшемуся, несвойственному ему «кушать», но не успел. Наташа подняла голову, в приближающихся к нему глазах мелькнуло светлое девчоночье желание убедиться, доволен ли ею папочка. Она обняла Юрия Сергеевича за шею и, все еще всхлипывая, поцеловала.
Нет, не поцеловала, просто по-детски подставила губы, а он сам поцеловал!.. Наташа не хотела ничего плохого. Она просто была так благодарна Юрию Сергеевичу за то, что он жалеет ее сейчас, как свою любимую дочку, что в порыве благодарности она быстро положила его руку себе на грудь. Юрий Сергеевич не решался отстраниться, оттолкнуть эту ласковую несчастливую девочку, только что горько плакавшую в его руках. А рука сама начала поглаживать нежную, как у младенца, кожу, такую трогательную маленькую грудь с неожиданно нервно заострившимся соском. Наташа придержала свободной рукой задравшуюся юбку. Голые, со светлым пушком, ноги, слегка переступив, обвились вокруг ноги Юрия Сергеевича, совсем чуть-чуть, ровно настолько, чтобы было возможно еще отступить, сделать вид, будто она просто плакала, а он просто утешал, и больше ничего не было в ее подрагивающем от близкого плача теле и в его утешающих руках. Юрий Сергеевич и Наташа боязливо прислушивались друг к другу. Не ошиблась ли, не ошибся ли?
Все-таки Юрий Сергеевич заметил ее, выделил из всех. Больше в этой любви не было для нее никакого резона. Наташа ни в коем случае не соблазняла, да и зачем? Она только подвинулась в его руках так, что рука Юрия Сергеевича случайно легла на ее открытую выше коленки ногу, прижималась все сильнее, ее тонкая ручка невзначай, осторожной бабочкой, коснулась его, почувствовала – он с ней уже не отец, а мужчина.
А как бы на месте Юрия Сергеевича, очень хорошего, кстати, человека, повел бы себя любой, некий другой, среднестатистический мужчина? Двадцатилетние плечики, дрожащие на вашей груди, завитки светлых волос, поднятое к вам ангельское лицо, прижимающиеся к вам губы, рукой случайно пойманная шелковая, как у младенца, кожа...
По длинному коридору в квартире Раевских можно было прокрасться или просто пройти к кухне, будучи незамеченным увлеченными разговором хозяевами. Тактично отделяя жилую часть квартиры от гостевой, многометровый коридор был действующим лицом многочисленных забавных историй. Тридцать нетрезвых человек, растянувшись по нему, танцевали летку-енку и вдруг повалились, как кегли. Чья-то жена целовалась в одном конце коридора, в то время как ее муж целовался с кем-то в другом. А уж воспоминаний о том, как некий кто-то неожиданно, как черт из табакерки, возник среди гостей, накопилось великое множество.