– Слышно, как твои колесики скрипят, – говорила мужу Аня, – будто ты принял успокоительное. А твоя дочь глотнула возбудительного.
– Почему одних художников выставляют, Глазунова например, а другие маются по подвалам? – спрашивала Маша.
– Большинство людей могут творить, а могут и не творить, – вздыхал Юрий Сергеевич. – Среди них есть те, кто сразу идет по разрешенной дорожке, а некоторые еще помучаются, а потом все-таки выбирают разрешенную...
– Папа, ну?.. – торопила Маша.
– Осуждать таких глупо и неправильно. Но еще бывают люди, которые вообще не могут сделать выбор – творить или ложиться под официоз. Они-то и сидят в подвалах. Они очень счастливые.
– А Дядя Федор, он какой художник? Не счастливый?
– Нет.
Маша удивлялась:
– Почему ты всегда всех хвалишь? Тебе не может все нравиться...
– Потому что чужое творчество – самая тонкая материя. Обсуждать надо осторожно, как чужого ребенка. Да и кто я такой, чтобы судить.
– А еще я хотела спросить, – Маша замялась, – мне кажется, что многие твои друзья... они... Ну, почему они по стольку раз женятся? То с одной поживут, то с другой?
– Оргия рабов, оставшихся на час без присмотра надсмотрщиков.
– Я не понимаю... объясни, только скорей!
– Наше государство слегка подавляет мужское достоинство большинства своих граждан, а художники те, что, как ты говоришь, «по подвалам маются», они по определению здесь отверженные и приниженные.
– Какой ты умный, папочка! И хорошо, что ты не отверженный и живешь только с мамой! – сделала вывод десятилетняя дочь.
На следующее утро Маша, склонившись над тарелкой с манной кашей, задумчиво произнесла:
– А Бабушка говорила, что ты маме нужен, потому что хорошо зарабатываешь. Ты поэтому не художник? А то, если бы ты был отверженный, мама бы тебя бросила... – Она бы и дальше развивала свою мысль, но вдруг, получив от отца подзатыльник, уронила голову в тарелку с кашей. Маша недоуменно взглянула на отца. Манная каша противно стекала по лицу...
– Вы любите Кафку? – хмыкнув от неловкости, спросил себя Юрий Сергеевич, повторяя чью-то чужую шутку, и сам себе ответил: – Только манную...
«Вот люди... дружишь с ними, дружишь, а потом раз – и кашей по лицу», – подумала Маша и скорчила из-под каши смешную рожицу, чтобы папа не подумал, будто она обиделась, и не расстроился.
Маленькая принцесса не лгала, а Маша врала всегда. И по-разному, вынужденно, чтобы не расстроилась Бабушка или мама, полезно, вроде того, что потеряла дневник, и бесполезно, для души. Иногда вранье было и полезное, и для души. В школе Маша попробовала продолжать с девочками игру в принцессу, но быстро получила по рукам. Девочки не пожелали построиться в ее свиту. Но Маша не растерялась и принялась сочинять дальше: