- Я здесь случайно, оставьте меня!
- Умолкни, трус! - рявкнул Хурзад. И с возмущением Шаушу: - Что за люди? Жил, как червь, хоть бы умер, как человек. Где Сахр?
- Не знаю. Не видно нигде. Наверно, убит.
Кутейба предложил пленным хорезмийцам, если хотят остаться в живых, принять его веру. И все отказались, даже Хуфарн, только подумайте. Ни один из четырех тысяч не согласился покориться учению ненавистных пришельцев, что так подло вмешались в чужие дела.
- Сорвалась наша затея,- проворчал Шауш. - Выходит, зря старались?
Хурзад - невозмутимо:
- Почему зря? Ничто в мире не проходит бесследно - ни плохое, ни, тем паче, хорошее. То, что было в прошлом, непременно отзовется в будущем. Кто-нибудь да подхватит наше красное знамя.
- Мне от этого мало радости, - приуныл Шауш.
- Радости, конечно, не ахти как много, - согласился Хурзад. - Зато - утешение. Не зря сражались. Другие порадуются за нас.
Ему первому отрубили голову.
Перед тем, как меч отсек ее, он задумчиво поглядел на Шауша, дернул правой щекой снизу вверх и щелкнул языком, будто желая подмигнуть соратнику. Но не успел…
Второму, несмотря на его завывания (а может, именно из-за них), снесли голову злополучному Хуфарну, или Хангири? - никто до сих пор точно не знает, как, собственно, его звали.
Третьему - Шаушу…
Большой курган получился из четырех тысяч голов.
Шах - изменник впустил Кутейбу в Кят - и эра «покорных богу» в Хорезме началась с того, что они, во имя аллаха, разгромили академию, сожгли книги, зарезали ученых.
«Утро псового лая»…
За ним наступит «День помощи» - век дикого мракобесия, век засилия тупых, невежественных вероучителей.
Но грянет когда-нибудь и на них самих «Вечер потрясения».
Тюркам и русским удалось, прорубившись сквозь гущу «покорных богу», вырваться из окружения. Они отступили далеко на северо-запад, к озеру Хиз-Тангизи. Здесь, с тревогой выжидая исхода битвы, уже приютилась снявшаяся с обжитых мест иудейская община. Сюда же приплелся и незадачливый Булан.
- Мы уходим в Итиль, - объявил Сахру, спасенному русичами, бледный Пинхас.
- Ступайте, - кивнул равнодушно лекарь. - И ты с нами, Аарон?
- Зачем? Здесь могилы моих родителей. Здесь могила моей сестры Иаили. Я остаюсь. А вы, - Пинхасу, - бегите. Если вы можете бросить в беде народ, чей ели хлеб, чью воду пили, то все равно, где б ни укрылись, всюду будете чужими.
- Несчастный! - вскричал Пинхас. - Тебя завтра убьют «покорные богу».
- Я их раньше сроду не видел, ничего плохого им не сделал.
- Станут они спрашивать, сделал, не сделал. Что плохого им сделал Хурзад?