Днем он казался им резким, визгливым, нескладным. Теперь же, привыкнув к нему, дрожаще-струистому, быстрому, в частых узорах, круто закрученных, четких, они убеждались: добрый напев, ясный, веселый И к месту он здесь. Словно это река со всем своим звоном, галечным стуком, журчанием, плеском легко поднялась с каменистого ложа и потекла над селением - А хорошо! - Карась расправил грудь и лег свободнее. - Горы и степь… И море - ты помнишь? И ветер. Ягнята. Костры… Хорошо на земле. И люди на ней… не то, чтоб уж очень хорошие, но трудовые и честные. Ведь не забава: отары пасти, землю пахать, кувалдой махать. Только сперва кажутся злыми, опасными, - вот как алан Урузмаг, - а разглядишь: человек - он и есть человек. Однако… живет будто во сне, и сон у него - тяжкий и темный.
- Ты умный, Карась?
- Я? Не знаю. Пожалуй, не глупый. А ты? Тоже не скуден. Все умные, друже. Все на земле.- И добавил с печалью: - И все вроде безумных
Дух господень на мне, ибо он помазал меня благовествовать нищим и
послал меня исцелять сокрушенныхсердцем, проповедывать пленным
освобождение, слепым прозрение, отпустить измученных на свободу,
проповедывать лето господне благоприятное.
Исайя, гл. 61 ст.- 1-2
Ветер. Горы и степь. Крутые увалы. Снова в дорогу. В дорогу. В дорогу. Мы гложем даль, даль гложет нас. Где-то здесь обитали (вспомнил Кубратовы речи Руслан) ханы Батбай, Аспарух - пока не напали хазары. Булгары сместились, аланы остались. Еще до увалов, вставших на пути, ветвясь на север от Кавказа, и до Кубани, и редких адыгских селений, в степи, по соседству с шатрами булгар, попадались аланские веси: валы земляные, за ними - дома из плетней, обмазанных глинной.
Плуг да кнут пастуший, да вино, да боевой топорик - они составляли с виду суть жизни гордых алан. Дивились местным бабам русичи - с мечами, щитами; бабы в почете. Позже узнали - не все, лишь княжьих кровей. И поражались мужчинам, высоким, носатым, усатым. Думали: боже! - красивый народ.
Завидуя им, прямым и плечистым, Руслан, не забывший слов Урузмага, искал: что здесь русское?
И находил: в этих плетнях, валах земляных, очагах глинобитных, ямах для жита, лощеных горшках, оберегах - точно таких, как у русских, и в песнях, тихих, грустных, бесконечных, словно колыхание ковылей.
Будто он был здесь когда-то.
- Ох, песни! Славные песни.
- Да? - Урузмаг улыбнулся, довольный. - Но, честно сказать, поют лучше всех на Кавказе армене.
Однажды увидел Руслан: юная, в платье до пят, тонкая женщина, взяв полотенце, кувшин, долго стояла утром в углу, скудной струей наливая теплую, с паром, чистую воду в медный блестящий тазик, тихо смеясь. Личико - узкое, темное, нос тяжелый, глаза в толстых веках подслеповато прищурены. Бедра - в сомкнутых лапах его уместились бы. Смех на маленьких круглых губах - плачущий, жалкий.