Он ушел и тем самым, как понял Борис с холодком в душе, спас от жертвенного камня или плахи. Ибо на языке вертелись все более опасные вопросы.
Владимир вернулся в терем злой и пристыженный. Почему-то на этот раз ощущение полной власти не только не дало радости, но даже вызвало раздражение. Раздражение и стыд. В самом деле, из грязи да в князи! Дорвался до власти. И давай воплощать в жизнь все радости голодного раба!
Но если голодный раб мечтает, став богатым и толстым, жрать от пуза и грести всех баб под себя, то о чем должен мечтать рожденный князем? Для которого с детства хватало еды, нянек и девок для утех, красивой одежки и обувки?
Когда в очередной раз Борис принес Сувору мешочек с зернами кавы, Владимир услышал их голоса, крикнул:
– Борис! Поднимись ко мне.
Волхв был все в той же одежде, подпоясанный лыковой веревкой, и Владимир с тоской подумал, насколько волхву проще жить. И насколько проще, когда нет ни жен, ни великого княжества, думать о чем-то одном, допытываться, вдумываться, вгрызаться, вклевываться, выискивать Истину и вообще суть жизни, для поиска которой боги сотворили человека!
– Приветствую, княже.
– И тебе поклон, говорящий с богами.
– Пошто звал?
– Сядь, поговори со мной.
Борис осторожно присел, выставив деревянную культяшку. На суровом лице, стянутом шрамами в зверскую гримасу, глаза были ясные, понимающие и сочувствующие.
– Княже, теперь в какой княжеский терем ни зайди – шуты да скоморохи, гуделки да сопелки визжат и пиликают, уроды кувыркаются! Да что там в княжеских! В каждом боярском тереме шуты наперебой хозяев тешат…
Владимир отмахнулся:
– У меня их тоже хватает. Только я их в соседнем тереме держу. Я этим уже наелся, Борис. Скажи, а что дальше?
Борис спросил осторожно:
– Ты о чем?
– О главном наконец-то. Не пугайся, каждого теперь спрашиваю. Ну, окромя тех, у кого на роже написано, что либо дурак, либо храбрый рубака.
Борис поерзал, устраивая культяшку, морщился, а когда заговорил, голос стал неуверенный, словно он пытался что-то разглядеть сквозь пленку бычьего пузыря, коими затягивали окна в бедных хатах:
– Княже… и ты, и я, мы видели в детстве белого толстого хробака, что роется в земле, подгрызает корни. Что он думает о мире? А его четыре года в земле, не видя солнца, равны нашим сорока годам! Что думает хробак, пока роется в земле, грызет корни? Что вот так и будет жить дальше, до скончания жизни. А умрет либо от старости, либо обожрется сладкими корнями клубники, либо на крота наткнется…
Владимир слушал внимательно. Борис часто говорил иносказательно, стараясь растормошить мысль, дать ей простор и множество зацепок.