– Стойгнев настаивает на приступе, – крикнул Тавр.
Владимир отмахнулся:
– Пусть! Мне осточертело его удерживать. Он еще из той поры, героической! Побряцать славой Святослава жаждет. Меня трусом кличет. Вот и пусть берет своих новгородцев, покажет себя великим полководцем. Охладится, тогда и пошлем его к нашим умельцам.
Они остановили коней на пригорке, любовались городом. Тавр наконец сказал:
– Я уже заслал лазутчиков в город.
Владимир поглядел удивленно:
– Только сейчас? Я думал, они у тебя там давно.
– То разведчики, – возразил Тавр. – Они разведали, где у них цистерны с водой, сколько там воды, каковы запасы еды. Я тебе дам лист, где этот город изображен со всеми подробностями. Сразу видно, куда сколько народу послать, когда ворвемся через ворота… А лазутчики узнают, как херсониты собираются защищать город, могут кого подстрелить или пырнуть ножиком.
– А водопровод? Город питается водой из цистерн, что где-то далеко за городом глубоко под землей!
Тавр с неудовольствием пожал плечами:
– Этого сами херсониты не знают. Те цистерны строили еще эллины, ныне исчезнувшие. Где-то высоко в горах, за городом. Вода туда собирается из речек и ручьев, даже дождевая, очищается через песок и по-особому уложенный гравий, течет по глубоко зарытым трубам в город.
Владимир нахмурился:
– Если не лишить город воды, то погубим половину войска! Да и херсонитов перебьем в боях… Я не хочу таких побед.
Во второй половине дня Стойгнев бросил войска на стены Херсонеса. Белые камни и такой же пронзительно белый песок обагрились кровью. Воздух наполнился боевыми кличами, криками боли и стонами.
Воины с лестницами в руках и веревками на поясах ринулись на приступ. С разбегу быстро и умело взбегали по ступенькам, как много раз упражнялись на потешном граде у Днепра, за ними бежали другие, с оголенными мечами в руках и ножами в зубах, но глазомер подвел: стены оказались чересчур высоки, лестницы не доставали до верха. А сверху точно и страшно били стрелы, сыпали песок в глаза, лили горящую смолу, бросали острые глыбы, бревна, даже трупы павших защитников. Впрочем, потери несли русичи, на стенах убитых было мало.
Владимир с приближенными боярами оставался на корабле у причала. К яростному натиску он вскоре потерял интерес, смотрел не на кровавый бой, а на желтый лист пергамента. Тавр его расстелил на столе, смахнув на пол посуду.
– Дурак, – сказал Тавр, не выдержав. – Сколько горячих голов кладет зазря!
Владимир ответил отстраненно:
– Его не вразумить. Такие опасны! Так пусть же красиво гибнут, им славу споют. А дело сделаем мы. Без крика. И малой кровью… Пошлешь народ вот сюда. Пусть копают ров на глубину в копье… нет, в два копья. Ежели за пару недель воды в городе убывать не станет, добавишь людей. Я лучше половину войска поставлю бесславно землю рыть, аки кроты слепые, чем по возвращении скажу их женам, что они под моим знаменем славно головы сложили.