Александр отмахнулся, в голосе была горечь:
– Что мне вся Франция, Австрия, Италия!.. Что случилось с вами?
Она отвела взгляд, даже в сумраке он видел, как ее щеки залил румянец стыда.
– Когда сюда пришли разбойники, иначе я их называть не могу, они убили почти всех жителей. А нас оставили в живых только для пыток и издевательств. Меня хотели продать в гарем, хотя сами же говорили, что для гаремов отбирают только юных девственниц…
Он хмуро кивнул. Она и сейчас была бы самой яркой жемчужиной в любом гареме. Ее нежная красота, то надменная, то трогательная и беззащитная, заставляет чаще биться самое стойкое и огрубевшее сердце.
– Но я так плевалась и кусалась, что решили… сперва смирить. Меня приковали к этой стене, сперва решили морить голодом, потом приковали мужа… чтобы он все видел, а мою крошку Оленьку раздели и положили на стол и, смеясь, уверяли, что сейчас зарежут ее и будут кусками ее мяса кормить насильно меня… Я готова была согласиться на все, только бы не трогали мою дочь… но тут явились вы, Саша!
В дверном проеме возник Афонин:
– Ваше благородие, вот одежда господ. Пусть одеваются, а я пока запрягу лошадей. Башибузуки их всех бросили.
Молодец, подумал Александр с горячей благодарностью. Только на миг заглянул, все понял, оценил, сам принял решение. Нет, его можно в унтер-офицеры, а Праскуринова – в капралы…
– Спасибо, – кивнул он, увидел, как округлились глаза Грессера, даже Кэт посмотрела удивленно. Дворянин-офицер благодарил нижнего чина! – Пусть ребята собирают трофеи, скоро отправляемся дальше.
Афонин исчез, слышно было, как раздавал приказы. Александр в своем батальоне придерживался казачьих обычаев: давал хотя бы час-два на разграбление, да и на сраженных нередко были кольца – золотые или с ценными камешками, в карманах находили золотые монеты. Жизнь у солдат тяжелая, так пусть же хотя бы что-то получат, ведь сражаются не за свою страну. Воюют за чужих королей, а кровь льют свою. Да и всегда ходили среди солдат рассказы о счастливчиках, которым удалось передать в родное село мешочек с золотыми монетами или другим богатством…
Александризо всех сил старался держаться невозмутимо, говорил отрывисто, холодноватым голосом. Кэт была все такой же очаровательной, материнство не затмило ее обаяния, скорее прибавило. Она слегка округлилась, но эта округлость лишь прикрыла ее выступающие ключицы и торчащие косточки. Такой была прекрасная дева, прикованная к скале, которую спасал Персей на картине Рубенса. Да, вроде бы Рубенса.
Грессер отыскал кое-какую одежду, от его собственной остались лохмотья, напялил на себя. Он выглядел изможденным, затравленным, вздрагивал при каждом ружейном выстреле или громком крике. Когда хотел взять дочь на руки, та неожиданно начала вырываться, заплакала и потянула крохотные ручки к Александру.