– Догони, – потребовал Засядько.
Возница втянул голову в плечи, его кнут с треском пошел гулять по мокрым от пота крупам коней.
– Еще, – потребовал Засядько люто. – Бери левее! Топчи, дави, но чтобы догнал!
Со всех сторон слышались вопли, кое-где раздавались выстрелы. Бегущие с добычей расчищали себе дорогу, спеша выскочить из города раньше, чем войдут русские войска и отберут награбленное.
Кони второй телеги наконец пошли рядом с задком первой. Засядько перебрался к вознице, примерился, прыгнул. Упал неудачно, больно ударился о сундуки, двое тут же навалились сверху. Он получил сильнейший удар эфесом сабли в лицо, второй саданул в ухо, в голове зазвенело. С огромным трудом вывернулся, ударил ногами, услышал сдавленный крик, что внезапно стал быстро удаляться.
С оставшимся противником схватился в борьбе, но тут телега сама пошла медленнее. Оказывается, Васильев бросил поводья и тоже со шпагой в руке прыгнул на смертельного врага.
Завязалась нелепая борьба среди узлов и ящиков, когда он оступался, шпага не находила цели, но и двое противников промахивались, рычали и ругались, оружие в их руках со звоном сталкивалось с его шпагой, мимо бежал вопящий народ, на них не обращали внимания, лишь один из бегущих ухватил свесившийся с телеги узел с награбленным, а Засядько ощутил, что хотя бы одна нога может упереться в твердое.
Нож турецкого солдата распорол ему бок. Засядько охнул, захватил руку противника и швырнул с телеги. Васильев сделал выпад, Засядько ощутил резкую боль в правом плече. Пальцы сразу ослабели, и он поспешно перехватил шпагу в левую руку.
Глаза Васильева горели свирепой радостью. Он прохрипел люто:
– Я даже рад, что ты тогда уцелел!.. Это счастье – убить тебя своими руками!
Сцепив зубы, Засядько отражал удары. Краем глаза увидел, как сброшенный с телеги поднялся. Его тут же стоптали бегущие.
Васильев фехтовал на удивление умело, наверняка посещал фехтовальные залы, брал уроки у лучших учителей Петербурга. Злая усмешка стала шире, он видел, как расплывается кровавое пятно на боку врага, за которым укрепилась слава неуязвимого, и из разреза на правом плече стекает красная струйка.
– Мерзавец, – процедил Засядько, он чувствовал, как слабеет, в ушах раздался слабый звон от потери крови. – Предатель…
– Умираешь, – бросил Васильев хищно. – Умираешь!.. Ты уже умираешь, грязный простолюдин…
Шпаги звенели, удары Васильева становились все сильнее. Засядько чувствовал, как пот со лба прорвал запруду бровей, хлынул в глаза. Сквозь мутную завесу он видел торжествующее лицо врага. Свирепая радость исказила рот Васильева.