Разумеется, она и до него знала мужские ласки, ее отклик не был похож на реакцию невинной девушки.
Однако…
Однако она отозвалась на его поцелуй так пылко, так бесхитростно и страстно, что при одном воспоминании об их поцелуе Прескотта бросило в жар. Он всегда безошибочно чувствовал, когда женщина держала себя под контролем, когда все было рассчитано до мелочей и делалось в нужный момент. В Эдвине же не было ни капли притворства и фальши. Все происходило так естественно.
Прескотт понимал, что Эдвина была охвачена порывом… Что на одно короткое мгновение она потеряла голову от его поцелуя. Он, всеми признанный, пресыщенный женской лаской сопровождающий замужних дам, был совершенно сбит с толку этим поцелуем. Вначале ему показалось, что все вокруг исчезло – остались только он и прелестная женщина в его объятиях. Затем поцелуй преобразился во что-то значительно большее, чем это. Прескотт почувствовал себя так, словно он шел через раскаленную от зноя пустыню и не представлял, насколько сильна его жажда. Пока не сделал один глоток из чистого прохладного источника.
Раскаты грома, от которых, казалось, сотрясалась земля, внезапно начавшийся проливной дождь, пышная зелень леса, взволнованный рассказ Эдвины об угрожающей ей опасности и тот факт, что он так долго был лишен женского общества, – все это, вместе взятое, вызвало неожиданный эффект, заставило его увидеть в Эдвине что-то особенное.
Прескотт это прекрасно понимал, однако все равно был заинтригован.
– Ах, Прескотт… – Доктор Уиннер озадаченно почесал затылок, очевидно, желая начать разговор на тему, которая его очень беспокоила.
Прескотт затаил улыбку в уголках губ: он ждал, что добродушный доктор рано или поздно начнет расспрашивать его, что именно вчера произошло с Эдвиной, и непременно поинтересуется, собирается ли Прескотт ей помогать. Директор Данн всегда говорил, что доктор Уиннер любопытен, как ребенок.
– Мне до сих пор не верится, что наша милая Кэтрин – дочь дворянина, – начал доктор Уиннер. – А Джаред… ну и ну – наш Джаред оказался бароном. Вот это да!
Лучше бы вместо этого доктор Уиннер спросил его об Эдвине! Прескотт упал духом. Чтобы доктор ничего не заметил, он отвернулся и стал смотреть в окно, но ничего не видел перед собой. Его душевные раны до сих пор не зажили. Любое упоминание о Кэт он воспринимал очень остро и болезненно. Прескотт не мог говорить о ней даже с доктором Уиннером.
Однако, не замечая состояния Прескотта, доктор Уиннер продолжал:
– Я всегда понимал, что в нашей Кэтрин есть что-то особенное, то, что нельзя увидеть глазами.