— А здесь вы почему?
— Нам захотелось пожить в маленьком городке. Раньше мы жили в Сан-Франциско, выросла я в Бостоне, так, для разнообразия…
— Я спросил, вы здесь почему?
— А-а… — Я помолчала. — Да просто потому, что здесь мой муж.
Он приподнял брови и затушил сигарету.
— То есть я хочу сказать, что мне захотелось приехать сюда. Я была рада переменить обстановку.
— Были рады или рады сейчас?
— У вас превосходный английский, — фыркнула я. — Где занимались?
— Я прожил два года в Нью-Йорке. Учился в Колумбийском университете на библиотекаря.
— Что-что? Жили в Нью-Йорке, а потом приехали жить сюда?
— Сначала в Ним, а потом сюда, именно так. — Он улыбнулся. — А что в этом удивительного, Элла Турнье? Здесь мой дом.
Честно говоря, мне надоела эта «Элла Турнье». Он смотрел на меня с той же улыбкой, непроницаемой и снисходительной, какая играла у него на губах в библиотеке, при первой встрече. Не хотелось бы видеть его, когда он выписывал мне читательский билет, вполне вероятно, в его исполнении это был такой же царственный жест.
Я резко поднялась и пошарила в кошельке, отыскивая мелочь.
— Славно поболтали, но мне пора. — Я положила деньги на стол.
Жан Поль посмотрел на горстку монет, нахмурился и едва заметно покачал головой. Я покраснела, сгребла монеты и направилась к выходу.
— Au revoir, Ella Tournier. Надеюсь, вам понравится Генри Джеймс.
Я круто обернулась:
— Слушайте, почему вы с таким нажимом повторяете мою фамилию?
Он откинулся на спинку стула. В глаза ему ударило солнце, и выражения лица я не уловила.
— Так вы скорее привыкнете к ней. И она действительно станет вашим именем.
* * *
Из-за забастовки почтовых работников ответное письмо кузена Якоба Турнье пришло с запозданием, только первого июня, через месяц после моего послания. В конверт были вложены две страницы, покрытые крупным, почти не поддающимся расшифровке почерком. Положив рядом словарь, я принялась за работу, но она оказалась настолько трудной, что после неудачных попыток отыскать несколько слов я остановилась и решила попытать счастья в библиотеке с ее куда более полным словарем.
Когда я вошла в зал, Жан Поль, сидя за столом, разговаривал с каким-то мужчиной. В манерах его и выражении лица ничего не изменилось, но с удовлетворением, удивившим меня саму, я отметила, что, когда я проходила мимо, он поднял на меня взгляд. Взяв с полки несколько словарей, я села за стол спиной к нему, злясь на себя, что уделяю ему слишком много внимания.
В библиотеке дело пошло живее, впрочем, и в этих словарях нескольких слов не нашлось, а еще больше — я просто не сумела разобрать. Промучившись над одним абзацем минут пятнадцать, я в изнеможении откинулась на спинку стула, и в этот самый момент слева от себя заметила Жана Поля. Прислонившись к стене, он смотрел на меня, и на губах его играла улыбка столь сардоническая, что захотелось ударить его.