— В церкви слышал. В детстве нас заставляли заучивать псалмы. Кроме того, одно время они были частью моих профессиональных занятий.
— Вы хотите сказать, что обучение библиотечному делу требует знания псалмов?
— Нет-нет, то было раньше, когда я занимался историей. Историей Лангедока. Собственно, это и сейчас мое главное дело. То, что я по-настоящему люблю.
— А что такое Лангедок?
— Все то, что вокруг нас. От Тулузы и Пиренеев до самой Роны.
Жан Поль очертил еще один круг на салфетке; заключающий в себе кружок поменьше — Севен — и большую часть коровьей шеи и морды.
— Местность названа так благодаря языку, на котором здесь когда-то говорили. «Ос» на этом языке означает «да». Langue d'oc — язык «да».
— Ну а с псалмом тут что общего?
— Это не так просто объяснить. — Жан Поль ненадолго умолк. — В общем, именно этот псалом декламировали гугеноты, когда приходила беда.
* * *
В тот вечер после ужина я наконец-то рассказала Рику о сне, максимально подробно описав и голубое, и голоса, и всю атмосферу происходящего. Кое-что я, впрочем, опустила: что на этой территории уже побывал вместе со мной Жан Поль, что слова — стихи из псалма и что сон приходит только после любовных утех. Из-за того что приходилось тщательно подбирать слова, рассказ получился более складным и не принес даже подобия того облегчения, какое испытала я при общении с Жан Полем, когда речь текла естественно и непринужденно. Рассказывая историю Рику, приходилось придавать ей некую форму, и в результате события как бы отделились от меня и начали жить своей собственной вымышленной жизнью.
Рик и воспринял их соответственно. В том, как я рассказала свой сон, дело или в чем другом, но слушал он невнимательно. В отличие от Жана Поля никаких вопросов Рик не задавал.
— Рик, ты меня слушаешь? — спросила я в конце концов, придвигаясь к нему и дергая за хвост на затылке.
— Естественно. У тебя кошмары. В голубом цвете.
— Мне просто захотелось с тобой поделиться. Из-за них я устаю так в последнее время.
— Впредь сразу буди меня.
— Ладно.
Я знала, что никогда этого не сделаю. В Калифорнии я разбудила бы его не задумываясь, в ту же минуту, но теперь что-то переменилось, и поскольку Рик остался прежним, то, стало быть, дело во мне.
— Как твои занятия?
Я пожала плечами, раздраженная, что он сменил тему.
— Нормально. Впрочем, нет. Ужасно. Снова нет. А-а, не знаю. Иногда мне кажется, что я никогда не смогу быть акушеркой во Франции. Мне не удалось найти верных слов, когда младенец начал задыхаться. Если я даже на это не способна, то о какой помощи при схватках можно говорить?