«Ничего, — отозвался Долг Кшатрия, словно подслушав твои мысли. — От себя не уйдешь…»
Тебе очень хотелось уйти от самого себя, очень хотелось просто уйти — куда-нибудь, где будет плохо, где жизнь рассмеется, прежде чем ударить наотмашь, но уж лучше злой пастырь силой погонит тебя в пропасть, чем идти к обрыву самому…
Вы шли через начало Безначалья. Вдвоем.
Вдвоем?
По левую руку, иногда выныривая из-за гряды холмов и снова скрываясь за макушками утонувших в земле великанов, двигались тринадцать силуэтов. Темнобагровых и при этом почти прозрачных, что можно было представить себе лишь здесь. «Асурова дюжина», двенадцать брахманов-доброхотов из обители близ Шальвапура, во главе с престарелым Хотраваханой, и один силуэт поменьше, сквозь который просвечивало закатное солнце. Бенаресская Мать. Упрямая Амба.
Жара-тапаса главы обители хватило, чтобы взять душу царевны с собой: до конца насладиться возможной победой или испить до дна горечь возможного поражения.
«Мудрый не радуется триумфу и не страдает после разгрома», — неожиданно взбрело тебе на ум.
«Так то мудрый…» — насмешливо вздохнул Долг Кшатрия.
И ты побрел дальше.
Глядеть по сторонам было неприятно. Сперва, еще только оказавшись здесь, ты решил: Рама-с-Топором пытается тебя запугать! Подозрение явилось и исчезло, а на смену ему пришел стыд. Кислый, подобно мякоти мелких плодов амабалаки, и такой же целебный, как они. Учитель никогда не стал бы запугивать тебя — хотя бы потому, что это не могло прийти ему в голову.
«Тебе же пришло!» — ехидно намекнул Долг Кшатрия, ухмыляясь оскалом черепа.
— Заткнись! — рявкнул ты, даже не заметив, что говоришь вслух, и проклятый Долг умолк, с достоинством отойдя шагов на пять в сторонку.
Рама-с-Топором обернулся на ходу, поджал узкие губы и ничего не сказал. Дальше пошел.
Ты вздохнул и обогнул мертвого слона с раздувшимся брюхом. Стрелы и копья густо торчали из лобных выпуклостей и основания бивней, жилы на толстенных ногах были безжалостно подрезаны, рядом валялся труп погонщика, придавленный средней частью хобота.
У погонщика был тонкий хрящеватый нос и пронзительно-черные глаза, волосы его заплетались в косу с пушистым кончиком — и жилистое тело даже в смерти тянулось на свободу.
Недалеко, бесстыдно выпятив страшные ожоги крестца и ягодиц, лежали два пехотинца в мятых панцирях «Стражей колес» — бритоголовые, с седыми чубами, могучие телом… И у каждого в ухе каплей крови отливал рубин.
Странно… Ведь ты был совсем не таким, когда держал последний экзамен перед учителем…
Ты шел через начало Безначалья, а вокруг раскинулась былая битва, одна на двоих, превратясь за эти годы в побоище, смертное поле, «мертвецкое коло», тоже одно на двоих. Громоздились руины колесниц, боевые слоны валялись вперемешку с тушами лошадей и мулов, отсеченные руки устилали грязь жуткой гатью — и тела убитых людей выглядели насмешкой над здравым смыслом. Ты с дротиком под левым соском, ты с размозженным теменем, учитель без нижней половины лица, ты — птица в оперенье стрел «бхалла», Рама с обгорелыми культяпками вместо ног, Рама с бумерангом-ришти в горле. Ты… учитель… снова ты… снова…