Богат и славен город Москва (Фингарет) - страница 39
«Хажибей! – ноги Пантюшки приросли к мостовой. – Увидит меня – схватит. Снова неволя? Не дамся, ни за что не дамся.
Лучше в Москве-реке утоплюсь!» – Пантюшка пустился бежать не разбирая дороги.
Но беспокоился он напрасно. Хажибей и думать забыл о беглом рабе. Не то волновало его сейчас. Маленькие бегающие глазки смотрели не на людей, а в небо. Задранная кверху жидкая светлая бородёнка подрагивала.
– Ай, хорошо, ай, красиво, – приговаривал он то и дело.
– Что у врагов хвалишь? – не выдержав, буркнул Мирза.
– Жилища русских богов хвалю. Поверху они золотые. Сколько золота! Небо скрылось. Над площадью золотой шатёр повис.
Соборная площадь, к которой сходились все улицы Кремля, с четырёх сторон была окружена церквями. На север смотрел Успенский собор. На южную береговую сторону выходил Архангельский. На востоке возвышалась церковь Ивана Лествичника с башней-звонницей. На западе, рядом с хоромами великого князя, вставала Благовещенская церковь, возведённая всего семь лет назад.
Ладные и строгие постройки из тёсаных плит белого камня были увенчаны золотыми куполами.
– Ай, красиво, ай, много золота на Москве. Князь писал, что московская земля бедная. Врал собака князь.
– Придёт время, московское золото станет ордынским.
– Когда придёт этот прекрасный день?
– Когда Всемогущий отдаст приказ.
– Будь благословенна его воля. А пока Москва строится. Вон и на княжьем подворье мокнет извёстка.
– Пусть строится. Веселей будет рушить. Москву с лица земли сотрём. Укротим её гордость. Пройдём по русской земле, как великий Батый хаживал.
– Да пошлёт аллах разбогатеть русским золотом.
– Так и будет.
ГЛАВА 10
Феофан Грек за работой
Феофан, родом грек, книги изограф нарочитый и среди иконописцев отменный живописец.
Из письма Епифания Премудрого
Неудивительно, что ордынцы заметили, как усиленно строилась Москва. Земля на великокняжьем подворье, особенно вокруг Благовещенской церкви, была изрыта ямами.
На дне в ящиках-творилах всю осень и зиму отстаивалась известь. Чем дольше пролежит известь в яме, тем крепче получится штукатурка.
С наступлением тёплых дней Благовещенская церковь сделалась оживлённее великокняжьих палат.
Двери нарядных входов-порталов, с рядами колонок под аркой не затворялись. С утра и до позднего вечера в них толкался работный народ.
– Поберегись!
– Принимай пеньку лучшую!
– Куда доски сваливать?
– Рубите, братцы, солому. Приспело замешивать левкас.
Работы велись с тем размахом и чёткостью, какие умел придавать Феофан всему, что он делал. Каждый час у него был рассчитан.
Пока возводились леса, левкасщики замешивали известь с мукой и рубленым льном. Такая прочнее. Там, где леса успели подняться, стена покрывалась первым слоем левкаса толщиной в два пальца. Едва подсыхал первый слой, как поверх клался второй. Этот был толщиной в палец. Третий слой из тончайшей извести, просеянной через самое мелкое сито, назывался «накрывкой».