Пантюшка боялся поверить. На всякий случай он обождал ещё, чтоб не вышло ошибки, потом повернул назад.
– Ура! – закричал он, едва толстый страж приоткрыл калитку. – Ура!
* * *
Высоко стены Кремля, ещё выше – кремлёвские башни-стрельницы. На башнях и заборолах провели остаток ночи разбуженные москвичи. Несмотря на лютый мороз, никто не спустился вниз, не спрятался в избы. Редко с таким нетерпением дожидались зари. Что, если мальчонка ошибся? Вдруг ему всё почудилось?
– Видать? – кричали снизу, кому не хватило места на стенах.
– Погодите. Дайте рассвету прийти!
Высоки кремлёвские стены. Далеко видно с их сторожевой высоты. Едва первые проблески серого мутного света разорвали ночную темь, вдалеке обозначились большие тёмные пятна. Они расплывались и таяли, исчезая без остатка за линией белых снегов. Это уходили последние отряды ордынских полков левого крыла. Правое крыло ушло раньше, в разгаре ночи.
Враг покинул стены Москвы. Смертное кольцо, сжимавшее город, распалось. Не страшны стали камни и комья мёрзлой земли, предназначавшиеся для метательных машин.
– Ура! – закричали на заборолах и башнях.
– Ура! – подхватили внизу.
Василий Дмитриевич вернулся в Москву скромно. Торжественной встречи его не удостоили. Не до князя было Москве. Засучив рукава, москвичи разбирали завалы, рубили избы, отстраивали торг. Весь город работал.
И всё же нашёлся один человек, который ждал великого князя с большим нетерпением.
– С приездом, государь, – сказал он, встретив Василия Дмитриевича. – Добро пожаловать в свой стольный город.
– Спасибо, казначей, на ласковом слове. Управились без меня?
– Управились. Только не верится, что без тебя. Не потаи, государь, сделай милость, скажи: чем беду отвёл? – Иван Кошка вскинул вперёд правую руку и, склонившись, коснулся пола.
Разговор великого князя с казначеем проходил в излюбленной обоими Угловой палате.
– Зря, Иван, кланяешься, спину ломаешь, – со смехом ответствовал князь. – Нет моего в этом деле участия. Москву спасли белые стены да могучая дружина. Ещё – мальчонка да невеличка-девица. Ещё малая хитрость. А я как есть ни при чём.
– Девица – сестра Холмского, та, что ордынцев вперёд других увидала и Рязань упредила?
– Она. Упрямая, с норовом. Вся в брата. Я её с собой прихватил. Во Владимир ехать наотрез отказалась. «Скучно в тереме», – говорит.
– Бойкая девица! Ну, а мальчонка – кто?
– Помнишь иконников, что чудо сотворили?
– И захочешь забыть – не забудешь. О старшем идёт слава по всей Руси.
– Меньшой, хоть и не знаменит, нашему делу тоже пользу принёс. Прежде чем к Рублёву попасть в выученики, пришлось ему больше года томиться в ордынской неволе. Было это в тот самый год, когда Холмский подался в первый раз к Едигею. Мальчонка его там от верной смерти спас, за это пообещал князь вызволить его из неволи. Тот поверил, забрался среди ночи в шатёр, не зная, что Холмского уже нет в Орде, что несётся он через степь, подальше от Всемогущего.