Пока Мария вдруг не появилась сама и не посмотрела на него.
Она наклонилась вперед и нежно подула ему на руки. Руки перестали болеть. Он вздохнул. Дыхание Марии на его руках, бог мой…
Когда он снова открыл глаза, Марии рядом с ним не было, только звезда Бетельгейзе дрожала там, где она только что была. Звезда. Только очень яркая звезда.
И тогда он стал ждать. Он лежал и ждал. Должно же случиться нечто большее, чем просто течение времени? Он ведь не зря тут лежал?
Чем дольше он ждал, тем больше переставал ждать. Надувная лодка и кончающаяся ночь стали уходить от него, словно что-то твердое растворялось в жидком. Все стало таким далеким, словно он летел, рассыпаясь мелкими взрывами, высоко в небе. Внутри него тоже все сделалось высоким. И огромная глубина раскрылась под ним. В нем ширилось полое пространство, своего рода пустота, которую, казалось ему, можно трогать руками, такой отчетливой была она. И посреди этого незаполненного, но осязаемо вещественного пространства он с особой интенсивностью ощущал себя как центр огромной тяжести, уменьшенный до предела и собранный в одной точке.
Широко открытыми глазами глядел он в небо над собой, не видя неба. Звезды искрами вспыхивали, отражаясь в его глазах, и были так же далеки.
«А теперь мы будем оперировать катаракту!» – произнес кто-то зло и неожиданно. Другой не мог определить, откуда идет голос или кто это был.
БЕТСИ СИДЕЛА В КРОВАТИ. НОГА ХОРОШО ЗАЖИВАЛА. ЧЕРЕЗ несколько недель она снова сможет вставать.
– Есть чудесные протезы, – сказал старший врач, флиртуя, как умел. – Ни один человек не заметит, что вы… ну да, можно даже натянуть поверх нейлон и надеть, конечно, соответствующие туфли. Костыль в наши дни уже не требуется. Но, дорогая моя, вы жульничаете!
Бетси как раз раскладывала пасьянс на столике на колесиках.
– Без жульничанья никогда не сходится, – сказала она. – Этому я научилась у Гамсуна.[32]
Старший врач не знал никого по имени Гамсун и подумал, что это какой-то ее поклонник. Ну надо же, а ведь сама обручена!
– Что-нибудь об Уильяме слышали? – спросил он.
– Нет, – ответила она.
Что он должен был на это сказать? Он ждал, что она начнет плакать. Однако она не заплакала. Если бы она заплакала, он бы точно знал, как себя с ней вести: как любезный утешитель. Маленькая девочка и опытный мужчина. Но поскольку она не заплакала, из этого ничего не вышло, и он разозлился.
Пусть себе жульничает, подумал он. Ноги этого господина Гальмона, или как там его, у меня в доме не будет.
Сестра просунула голову в дверь и сладким голосом пропела: