— Дунька! — рявкнул он жене. — Позвать сюда художника, да быстро! Одна нога здесь, другая там.
Местный пасечник Матвей Фомич, по совместительству художник, прибыл в дом председателя через двадцать минут.
Хозяин, терзаемый жестоким похмельем, допивал третий стакашек огуречного рассола и отчаянно пытался вспомнить название для гостиницы, которое они придумали вчера. Наконец его осенило.
— Ыыт, — прохрипел он, выкатив на художника налитые кровью глаза.
— Чего? — испуганно попятился Матвей Фомич.
Так над гостиничной дверью появилась дощечка с надписью: «Ыыт».
— Ыыт! — пронзительно кричала Арлин Бежар, она же Маша Аксючиц, глядя, как стакан с дорогим коньяком разбивается вдребезги от соприкосновения с могучими, потемневшими от времени бревнами гостиничной стены. — Ыыт! Мороз, эвенки и клопы! Будь ты проклят, папочка!
Гарик Костолом на всякий случай отскочил в сторону и, согнувшись, прикрыл голову руками, защищаясь от осколков. Он встряхнулся, как собака, сбрасывая с дорогого костюма капли коньяка.
— Этот коньяк мне обошелся в сотню баксов, — недовольно проворчал он. — Не могла бы ты в следующий раз вымещать свою злость на стаканах с минералкой?
Настоящее имя Костолома было Игорь Михайлович Пушкин, но имя Игорь он считал слишком примитивным, а фамилия нравилась ему еще меньше. Гарик Костолом не был склонен к высокой поэзии и чувствовал себя неловко всякий раз, когда его спрашивали, не состоит ли он в родстве с великим русским поэтом. Гарик в родстве не состоял и состоять не желал. Единственное, что он усвоил из школьной программы, — это что его однофамилец был порядочным бабником, что, впрочем, часто бывает свойственно мужчинам маленького роста.
— Только дурак может позволить прихлопнуть себя из-за бабы, — презрительно сплюнув, сказал как-то дружкам Костолом, когда речь случайно зашла о Пушкине. — Я бы никогда не допустил такой глупости. Баб надо держать вот так! — И он продемонстрировал восхищенным приятелям могучий волосатый кулак.
Ростом Гарик вымахал под два метра, и, если учесть, что он в спортзале проводил времени больше, чем Сталлоне и Шварценеггер, вместе взятые, его кулак действительно впечатлял. Поэзия в послеперестроечное время была не в моде. Гарик хотел быть крутым.
Впрочем, даже его не обремененный интеллектом мозг в какой-то мере не был чужд поэзии. Он даже знал наизусть одно стихотворение. На самом деле это было не стихотворение, а текст песни, но Гарик с детства испытывал к этому тексту особую слабость.
Песня была о том, как танцовщица Мэри изменила молодому наезднику Гарику с пожилым пиратским атаманом. Гарик зарезал атамана в честной схватке на ножах, а затем вонзил кинжал в грудь коварной танцовщицы, несмотря на все ее заверения о том, что она совершила ужасную ошибку и впредь будет любить только Гарика.