Социально и психологически эти люди были не чужды революционности. Буржуазию, её идеалы и ценности, её сытость и спекулятивное благополучие они ненавидели не меньше, чем сторонники “Спартака”. И однако же они не пошли за “Карлом Великим”, как в те дни именовали Либкнехта. Более того, у вождя немецких рабочих не было врагов злее и беспощаднее, чем они.
Почему? Потому что они были н е м ц а м и п о п р е и м у щ е с т в у. Сначала немцами, а уж затем революционерами. Показательны слова фельдмаршала Гинденбурга, адресованные “комиссару” Эберту: “Меня уведомили, что Вы, как подлинный немец, п р е ж д е в с е г о л ю б и т е с в о ё о т е ч е с т в о (разрядка моя. — А. К.) и постараетесь сделать всё возможное для предотвращения коллапса. Верховное командование обязуется в этом сотрудничать……”.
Для “подлинных немцев” Германия была превыше всего. Какие бы политические позиции они ни занимали, какой бы идеологией ни вдохновлялись. С предельной выразительностью об этом сказал Конрад Хэниш, начинавший как автор радикальных социал-демократических листовок, а позже ставший прусским министром: “Никому из нас не давалась легко эта борьба двух душ в одной груди…… Ни за что на свете я не хотел бы пережить ещё раз те дни внутренней борьбы! Это страстное желание ринуться в г и г а н т с к у ю в о л н у в с е о б щ е г о н а ц и о- н а л ь н о г о п о л о в о д ь я (разрядка моя. — А. К.), а с другой стороны, ужасный душевный страх безоговорочно отдаться этому желанию и настроению, которое бушует вокруг тебя и которое, если заглянуть себе в душу, уже давно овладело и тобой! Вот страх, терзавший меня тогда: и ты хочешь стать подлецом перед самим собой и своим делом (революционным интернационализмом. — А. К.)? Разве ты вправе чувствовать себя так, как подсказывает тебе твоё сердце? Я никогда не забуду тот день и час, когда это страшное напряжение вдруг спало и я решился стать тем, кем был, и впервые (впервые за четверть века), вопреки всем застывшим принципам и железобетонным теориям, решил с чистой совестью и без страха прослыть предателем включиться в общий набатно-призывный хор: Германия, Германия превыше всего!” (цит. по: Л а ф о н т е н О. Общество будущего. Пер. с нем. М., 1990).
Спартаковцы во главе с Карлом Либкнехтом и Розой Люксембург стояли за союз с коммунистической Москвой и грезили мировой революцией. В пропитанной национализмом Германии они оказались в меньшинстве. Причём не только в политике, но и на берлинской улице. Отнюдь не карикатурный жирный буржуй с цилиндром и во фраке и даже не прусский милитарист с моноклем, а некий рядовой Рунге нанёс сокрушительный удар прикладом в голову пленённого Либкнехта.