Камин ярко пылал, в воздухе благоухали куренья, разливался тонкий аромат цветов, стоящих в вазах тут и там. У камина по полу были разбросаны меховые шкуры, а на них сплелись в объятиях обнаженные тела княгини и Вольского.
Не будь Вера так потрясена увиденным и имей она возможность в тот момент мыслить здраво, то оценила бы сладострастную красоту этой картины. Однако юной воспитаннице впервые во всей пленительной и манящей наготе открылась тайна человеческого соития. Томные стоны, грация ритмичных движений, трепетное скольжение изящных рук, ласкающих изгибы тела, – все смешалось, спуталось в ее голове. Дыхание ее пресеклось, и Вере показалось, что она умирает. Теряя сознание и падая, она еще услышала финальный вскрик счастливых любовников.
Вера заболела. Она металась в жару и просила: – Отвезите меня домой! Я хочу домой! – И все время звала: – Маменька! Маменька! Забери меня отсюда!
Встревоженная и виноватая княгиня собрала консилиум из лучших докторов, которые признали у воспитанницы нервную горячку.
– Такая юная девица, а нервы никуда, – покачивали головами доктора. Прописали покой и сон, а она все бредила и металась.
С того момента как Вера рухнула без памяти и Вольский, наспех одевшись, отнес ее в постель, она ни разу не пришла в сознание. Княгиня частенько приходила взглянуть на больную, возле которой сидела Дуняша. Она подолгу вглядывалась в бледное лицо Веры, хмурила лоб и кусала губы. Прошло несколько дней без заметных улучшений, и однажды у постели больной девушки появился мужчина лет сорока пяти в мундирном сюртуке, с усталым смуглым лицом, на котором по-молодому ярко сияли зеленые глаза. Он долго смотрел на спящую Веру, после перекрестил и поцеловал ее в лоб.
На другой день Вера очнулась. Болезни как не бывало, однако в облике девушки жизни не прибавилось. Она все молчала, отказывалась есть, беспрестанно думала о чем-то и неохотно отвечала на вопросы. В тот же день, когда к ней вернулось сознание, высокий гость отбыл на курьерских в Петербург. Прощаясь с княгиней, он говорил:
– Не трудитесь объяснять, что послужило причиной болезни девочки. Я довольно хорошо знаю вас, чтобы догадаться самому. Вы не меняетесь, сударыня. Бог вам судья, прощайте. – Не обращая внимания на умоляюще протянутые руки княгини, гость сел в экипаж и крикнул: – Пошел!
Браницкая следила путь кареты, а по ее лицу текли слезы…
Для Веры этот визит остался незамеченным. Даже Дуняша ни разу не упомянула о мимолетном госте. Больная медленно возвращалась к жизни, но, казалось, навсегда утратила веселость и живость черт. Она подолгу лежала, уставившись в одну точку, так что Дуня пугалась и начинала махать руками перед ее лицом. Однажды вечером к ним в комнату явилась княгиня. Она отослала Дуню, присела возле Веры и мягко взяла в свои руки ее безжизненную ладошку.