— Твоя Иззи Иглвуд убежала с гитаристом, — брезгливо вставила Белинда.
— А что ты имеешь против гитаристов? — сказала Викки. — Твой отец был музыкантом.
— Вот именно. Это тоже не в их пользу.
Викки выглядела так, будто ее склонность защищать своего бывшего мужа, с которым она давным-давно развелась, от нападок Белинды была плохой привычкой.
Я обратился к Кену:
— Вы слышали, как поют Викки и Грэг? У них замечательные голоса.
— Нет, не слышал, — сказал он и при этом выглядел чрезвычайно удивленным.
— Мать, я бы хотела, чтобы ты этого не делала, — заявила Белинда властным тоном.
— Не делала чего? Не пела? — спросила Викки. — Но ты же знаешь, что мы любим петь.
— Вы уже не в том возрасте, — это был скорее не упрек, а мольба.
Викки внимательно смотрела на дочь, а потом, словно начиная понимать что-то, спросила:
— Ты стыдишься этого? Тебе не нравится, что твоя мать вырастила тебя, зарабатывая на жизнь пением в ночных клубах?
— Мама! — Белинда с ужасом посмотрела на Кена. Однако тот вовсе не был шокирован, а, напротив, проявил дружеский интерес:
— Неужели правда?
— Да, пока время не положило этому конец.
— Мне бы очень хотелось вас послушать, — сказал Кен.
Викки улыбнулась ему.
— Мать, пожалуйста, — взмолилась Белинда, — не нужно рассказывать этого всем подряд.
— Не буду, дорогая, раз тебе не нравится. Мне же хотелось крикнуть во всеуслышание:
«Белинда должна гордиться тобой! Прекрати потакать ее эгоистичной гордыне!» Хотя, учитывая то, как сильно Викки любила свою дочь, ее можно было понять.
Кен попросил счет и заплатил кредитными карточками. Но, прежде чем мы успели подняться, чтобы уйти, откуда-то из складок его одежды донесся настойчивый звонок.
— Черт, — выругался он, нащупывая под пиджаком и отстегивая от пояса маленький портативный телефон. — Мне звонят. Прошу прощения.
Он разложил трубку, ответил, назвав свое имя, и некоторое время слушал. Похоже, это был не обычный вызов к больному животному, потому что кровь внезапно отхлынула от лица Кена, он неловко вскочил и еле удержался на ногах, такой высокий и нескладный.
Окинув всех нас, сидящих за столом, безумным невидящим взглядом, он произнес:
— Клиника горит!