— Понятно, — сказал Костон. — Что ж, прошу прощения. Я не представлял себе ваши трудности.
— Ничего, — ответил Хансен. — Вы ж не обязаны были знать. Но я должен еще добавить, что нас особенно предостерегают против разговоров с заезжими репортерами.
— Да, никто нас не любит, — сказал Костон со вздохом.
— Разумеется, — подтвердил Хансен. — Все обычно что-то скрывают, но наши причины особенные — мы стремимся не создавать здесь поводов для нарушения спокойствия. Вы же сами знаете лучше меня — там, где появляется репортер, жди беды.
— Я бы не сказал, дело обстоит как раз наоборот, где случается беда, появляется репортер. Беда приходит вначале. — Он резко переменил тему. — Кстати, о Доусоне. Он, оказывается, тоже остановился в «Империале». Когда мы сегодня утром выходили из отеля, мы видели его в ресторане. Он боролся с похмельем с помощью сырых яиц и бутылки виски.
Уайетт спросил:
— Вы ведь на самом деле не в отпуске, а, Костон?
Костон вздохнул.
— Мой шеф считает, что я в отпуске. Но я прибыл сюда в порядке небольшого личного расследования. До меня доходили разные слухи и отголоски слухов. К примеру, в эти края направлялось довольно много оружия. Оно шло не на Кубу и не в Южную Америку, это я выяснил, — значит, оно оседает где-то здесь. Я рассказал об этом моему шефу, но он не согласился с моими доводами, или, как он выразился, домыслами. Однако я привык доверять себе, поэтому я взял отгул и вот я здесь.
— Ну, и нашли вы то, что ищете?
— Знаете, очень боюсь, что нашел.
Уайетт медленно вел машину по окраине Сен-Пьера. Толчея на улицах не позволяла ехать быстрее. Полуголые мальчишки, рискуя быть задавленными, перебегали дорогу прямо перед носом автомобиля и заливались веселым смехом, услышав тревожные гудки клаксона; повозки, запряженные быками, перегруженные грузовики постоянно создавали пробки; кругом стоял оглушительный шум, — словом, это была обычная городская суета. Выехав из города, Уайетт вздохнул с облегчением и прибавил скорость.
Дорога к Сен-Мишелю шла через цветущую долину Негрито, окаймленную плантациями бананов, ананасов и сахарного тростника, на которые хмуро взирали вершины Святых гор.
— Похоже, что тревога прошлой ночью была ложной, — заметил Уайетт. — Несмотря на то, что говорил утром Костон.
— Никак не могу понять, нравится мне Костон или нет, — сказала Джули задумчиво. — Вообще-то газетчики обычно напоминают мне стервятников.
— Я чувствую с ними какое-то родство, — сказал Уайетт. — Он зарабатывает на всяческих несчастьях, и я тоже.
Джули была шокирована.
— Нет, это совсем другое дело. Ты все же стараешься предупредить несчастья.