Что скрыто в этих словах – требование оставить в покое или призыв?
Не то чтобы ответ на вопрос имел огромное значение. Да Бенедикт никогда и не узнает ответ, потому что и не подумает выяснять.
Даже до свадьбы все романы Бенедикта Карсингтона были очень спокойны. В браке же он отличался безукоризненной верностью. После смерти Ады выждал положенное время и лишь после этого завел любовницу, да и то связь хранилась в строжайшей тайне.
А Батшеба Уингейт представляла собой ходячую легенду. Голос отца вывел Бенедикта из глубокой задумчивости.
– Ну, Бенедикт, что же ты собираешься делать с Лайлом?
Виконт попытался определить, какую часть разговора пропустил, задумавшись. Понял, что не может восстановить логическую цепочку, а потому ответил как можно более обтекаемо:
– Будущее мальчика не в моих руках.
С этими словами он встал и положил журнал на место.
– Не говори ерунды, – категорично заявил граф. – Кто-то же должен взять на себя ответственность.
«Да, конечно, должен. И разумеется, как обычно, это обязан сделать именно я», – подумал Бенедикт.
– Ты же знаешь, что Атертон не в состоянии заниматься делами, – вступила в разговор мать. – Перегрин не только уважает тебя, но и искренне любит. Так что тебе и предстоит исполнить родственный долг. Если не вмешаешься, ребенок совсем отобьется от рук.
Бенедикт с грустью подумал, что вся жизнь представляет собой бесконечную цепь обязательств, и тут же упрекнул себя за крамольную мысль. Он любил Перегрина и лучше всех остальных знал, какой вред наносят мальчику Атертон и его жена – отец и мать.
Больше того, Бенедикт знал, что Перегрину необходимо для нормальной жизни, и вполне мог удовлетворить потребность в логике, спокойствии, понятных и простых жизненных правилах.
Бенедикт и сам верил в эти ценности, особенно в правила.
Без правил жизнь становилась непостижимой и необъяснимой. Без правил верх одерживали страсти, прихоти, причуды и капризы, а само существование выходило из-под контроля.
Он пообещал вмешаться и найти учителя рисования, а впоследствии, возможно, и настоящего мастера-наставника.
Когда вопрос наконец сочли решенным, Перегрину разрешили присоединиться к взрослым.
Остаток вечера прошел вполне спокойно. Угроза миру возникла один-единственный раз – в тот момент, когда Дафна осмелилась поспорить со свекром по поводу скандального обращения Британского музея с синьором Бельцони. Никто не захотел вмешаться, хотя разногласия достигли критического накала. Леди Харгейт с интересом наблюдала за поединком, а Руперт с гордостью взирал на отважную супругу. Даже Перегрин молчал и внимательно слушал. Египет был чрезвычайно дорог его сердцу.