мишеням, чтобы научиться тот импульс чувствовать…
Главарю картечь хлобыстнула в грудь и в живот, — отлетел, опрокинулся. Из землекопов только один потянулся за «Сайгой», второй выдернул пистолет (про который Матвей позабыл как-то), — но не стрелял пока, не успел разглядеть, откуда смерть прилетает…
Матвей торопливо передернул цевье — и, еще гильза стреляная до земли не долетела, — шарахнул картечью по яме. Зацепил обоих, похоже… Поспешил туда, клацнув на ходу помповушкой — на ТАКОЙ охоте подранков не оставляют.
Ба-бах! — свистнуло у самой щеки горячим. Матвей повернулся, ничего не понимая: кто? В чем оплошка?
Увидел главаря — тот стоял на коленях, на груди и животе ни кровинки, в руке пистолет вскинутый…
Выстрелить Матвей не успел. И чужого выстрела не услышал. В грудь ударила как бы страшная невидимая кувалда — отшвырнула назад, опрокинула на землю… Боли не было. В ушах звенело тонким хрустальном звоном — и казалось: смолкнет этот звон, и всё закончится… Вообще всё. Ничего не будет…
Матвею чудилось, что падает он медленно-медленно, словно воздух стал жидким и густым, как сироп. Пока падал, успел подумать очень многое… Например, понял, что чувствовали бесчисленные звери и птицы, подвернувшиеся за долгие годы под его меткий свинец… И то понял, что он, Матвей Полосухин, полным дураком на старости лет заделался — мог бы и призадуматься: отчего это у толстячка лицо такое худощавое? — бронежилет под комбез натянул, ясней ясного, а он, старый пень, и не расчухал… И еще Матвей подумал…
Тут он мягко рухнул на землю, и все мысли закончились. Но Матвей не умер, и даже попытался продолжить схватку — бессильно скользил пальцами по цевью помповушки: перезарядить, выстрелить… Про то, что дробовик уже перезаряжен, Матвей позабыл.
Потом увидел главаря — тот приближался медленно, пошатываясь. Хоть и не пробило броник, но кучно летящим свинцом приложило не слабо, понял Матвей. Главарь что-то крикнул, отчего-то не шевеля губами, — Матвей не разобрал слов, да и донеслись они откуда-то издалека…
Рука. Пистолет. Тянется к голове Матвея. Хрустальный звон в ушах все тоньше, все тише… Сейчас смолкнет совсем, и всё, конец. Прости, Федя, не помог тебе, не выручил…
Потом главарь исчез из виду, исчезла его рука с пистолетом… А может, и не исчезало ничего, просто случилось что-то с глазами Матвея — плыла картинка перед ними, красной мутью затягивалась… Потом из этой мути снова возник главарь — с другой отчего-то стороны, и странно перевернутый, и обернулся вдруг кем-то другим, очень знакомым, но имя Матвей никак не мог вспомнить, хотя вспоминал старательно, очень важно это было сейчас, и очень нужно; казалось — только вспомни, и все пойдет ладком, все поганые неприятности закончатся, но Матвей не вспомнил, как ни старался, понятное дело, — день уж сегодня такой…