Джинким ничего не ответил. Гневно наморщив лоб, уставился на слугу, который в это время обстоятельно разглаживал покрывало на постели, шумно орудовал в очаге кочергой, расставлял чашки на низком столике…
– Не верю я этим китайцам, – признался он, когда слуга наконец вышел, закрыв за собой дверь. – Зачем вечно прячут руки в рукавах?
Маффео пожал плечами.
– Наверное, у них такой обычай. Признак благопристойности и скромности.
– Благопристойности и скромности? – Джинким покачал головой, и между бровями у него пролегла гневная морщинка. – Обычай? Они только прикрываются этим словом, а на самом деле так и норовят припрятать в своих рукавах отравленный кинжал или ядовитый порошок, чтобы совершить коварное убийство!
– Думаю, ты несправедлив к китайцам, Джинким, – мягко возразил Маффео.
– Ты так думаешь? А посмотри на эти лица, с их вечными улыбочками! Китайцы ненавидят нас всеми фибрами души! Они как пауки: неделями, годами плетут свои сети, лестью и заверениями в преданности заманивая нас в паутину, а сами только ждут удобного случая, чтобы пустить в ход жало и насосаться нашей крови! – Он сжал кулаки и умолк, пытаясь сдержаться. – Не проходит и дня, чтобы я не пытался уговорить Хубилай-хана: «Удали всех китайцев из дворца, ну хоть из ближайшего своего окружения!» Слишком много они видят и слышат. На своем птичьем языке – не понимает его ни один разумный человек! – легко делятся друг с другом секретами, и никто не заподозрит их ни в чем. Джинким перевел дыхание и умолк. Потом продолжал уже спокойнее: – «А может быть, ты понимаешь, – спрашиваю брата, – о чем они там щебечут у колодца»? Но брат мой только посмеивается надо мною. Говорит: «Сделаю китайцев равноправными подданными своей империи!» Но поверь мне: удалось бы китайцам поработить нас – они не стали бы с нами церемониться. Монголы и китайцы отличаются друг от друга как день от ночи, лето от зимы, земля от неба! Хубилай-хан глуп, если думает, что мы когда-нибудь объединимся – станем единым народом.
Маффео ничего не отвечал, только задумчиво улыбался. Друг его молчит… Тогда он скажет сам:
– И все же день и ночь, лето и зима, земля и небо не могут существовать друг без друга. Это части единого целого. Хубилай-хан – великий человек! Мечтатель, и мечты его…
– Мечтатель или глупец? – перебил Джинким. – Ты можешь называть его как угодно. Для меня это одно и то же.
Маффео только вздохнул. Насколько открыт и терпим Хубилай-хан, настолько замкнут и недоверчив Джинким, его младший брат. Везде видит предательство и заговор. В иные дни Маффео задавался вопросом: почему именно к нему Джинким проникся таким доверием? Может, за взгляд честный и открытый, не такой, как у других многочисленных здесь чужестранцев – китайцев, арабов, евреев, европейцев, – состоящих на службе у великого хана?.. Да нет, вряд ли. И несмотря ни на что, они стали друзьями. Что это – случайность, судьба или трезвый расчет? Никто не ответит на этот вопрос.