Однако Джинким надеялся в скором будущем с помощью Маффео представить Хубилаю неопровержимые свидетельства неблаговидных дел Ахмада, которые тот проворачивал за спиной брата.
– Да, Ахмад. Великий хан вот-вот вернется. Я хотел поговорить с тобой о торжествах по случаю его возвращения.
Ахмад сделал легкий поклон.
– А кто эта… женщина? – И поднял брови, указывая на Беатриче. – Она будет присутствовать при нашей беседе? Может быть, мне зайти позже, когда ты утолишь свою жажду?
– Нет. – Джинким с трудом подавил гнев – он никогда не понимал пренебрежения, с каким многие арабы обращались со своими женщинами. Даже к слугам относились лучше. Но на этот раз он особенно взъярился, даже чувствовал непреодолимое желание запустить кулак в острый, крючковатый нос араба – попортить ему физиономию. И когда-нибудь он это сделает – обязательно, но не сегодня.
– Она гостья Маффео. Заблудилась, прогуливаясь по дворцу. – И кивком велел двум воинам подойти ближе. – Отведите эту женщину в покои Маффео!
Джинким видел, как Беатриче с благодарностью, молча поклонилась ему и последовала за воинами. Но выражение ее глаз, когда она прощалась с ним, снова его смутило. Ему показалось, что Ахмад ей тоже ненавистен, она словно хочет что-то сказать ему, предостеречь… Но, может быть, он ошибается? Поневоле смотрел ей вслед: осанка у нее прямая и гордая – осанка воительницы. С большим трудом оторвал от нее взгляд.
В следующие дни Беатриче не решалась выйти из дома. В первый раз отделалась испугом, не стоит испытывать судьбу. Кто знает, в какую историю она может еще попасть? Здешние мужчины, как видно, вспыльчивы и непредсказуемы. А если кому-нибудь из них взбредет в голову проверить на ней остроту своего кинжала? Но хуже всего попасться на глаза этому Ахмаду. Заметил ли он ее, когда она подслушивала тот разговор, – не знает, полной уверенности у нее нет. Поведение его, когда он пришел к Джинкиму, сочла странным – в его голосе и глазах проскальзывало что-то подозрительное, настораживающее.
Долгими часами сидела она в своей комнате. Минг регулярно приносила ей еду и лечебный чай, одевала и мыла ее, но относилась к ней по-прежнему как к неразумному существу. Не произносила ни слова, однако своей манерой презрительно кривить рот ясно демонстрировала Беатриче свое пренебрежение.
Иногда выражение лица Минг приводило Беатриче в ярость. С удовольствием сбила бы с нее спесь… Однако в голову не приходило ни изречения из Будды или Конфуция, ни меткой поговорки – козырнуть бы ими и поставить Минг на место. Вот и молчала, наслаждаясь единственными своим преимуществом перед китаянкой: она ей приказывает, а не наоборот.