Замечала ли та, что Беатриче втайне стыдится своего унизительного положения?
Часы и дни тянулись невыносимо долго. Она-то как человек двадцатого, даже двадцать первого века привыкла к телевидению, газетам, разным развлечениям. Часто жалела, что работа отнимает слишком много времени – не остается его на чтение, фильмы, спектакли и прочее.
Здесь времени у нее предостаточно, но нет ничего – ни телевидения и кино, ни радио, книг, театров, концертов… Поговорить и то не с кем! Она так изнывала от безделья, что соскучилась даже по немилой гладильной доске.
Беатриче подолгу стояла у окна, мечтая увидеть перед собой не ханский двор Шангду, а знакомые купола и крыши мечетей и домов Бухары. Закрывала глаза, переносясь мыслями туда…
Вот входит к ней Али, благоухая травами… кладет ей руку на плечо и целует в затылок, нашептывая в ухо слова, полные любви… Не раз наворачивались слезы. Никак не укладывается в голове, что Али аль-Хусейна давно нет в живых, очень давно… Не суждено ему узнать, что она ждет от него ребенка.
Внезапно женщина ощутила новый приступ схваток – как там, в больнице. Но болей нет, просто живот время от времени, со строгой периодичностью, становится твердым, как доска, – плохой признак.
А ведь она очутилась в Средневековье – вокруг мириады опаснейших микробов и бактерий, кишат повсюду – в воздухе и воде, на каждом предмете и куске ткани… В Шангду в тринадцатом веке свирепствовали чума и проказа – об этом она читала в учебнике, готовясь к государственному экзамену. Каких только страшных болезней тогда не существовало! Сейчас-то их нет, о них забыли благодаря успехам современной медицины. Боже мой, как можно жить без обеззараживающих средств, без антибиотиков?! Выжить в таких условиях ее ребенку почти невозможно.
Беатриче ходила по комнате взад и вперед, погрузившись в невеселые мысли.
Из глубин подсознания выплывали все более страшные картины. Вот на нее, размахивая саблями, набрасываются монголы и, выпучив глаза, вспарывают ей живот… Или ее топчут лошади, мчащиеся на полном скаку… И все только потому, что она недоела рис в миске или совершила другой ничего не значащий проступок. Эти картины наводили на нее ужас – перехватывало дыхание, бешено колотилось сердце…
Все это фантазии, успокаивала она себя. Старик Фрейд счел бы, что это всего лишь отголоски полученной в детстве травмы, преломленной подсознанием, или сублимации отношений с отцом и матерью. Кто определил бы, что с ней происходит…
Когда она уже почти отчаялась, боясь впасть в глубокую депрессию, как случилось в Бухаре, явился наконец Маффео, на этот раз в сопровождении Ли Мубая. Китайский врач снова пощупал пульс и провел сеанс акупунктуры – поставил иглы на запястье.