— Да вы не кладите сахару в кофе, — таким замечательным манером Гарпагин начал беседу, когда гости присели за стол в довольно просторной кухне, — тут так не принято, это не Россия.
— Да, кофе нынче дорог, — отозвался Иван Саныч.
Степан Семенович не понял иронии. Он закивал и, изредка сбиваясь на французский акцент, залопотал:
— Вот именно, вот именно! Совершенно невозможно планировать семейный бюджет. Особенно когда дети, пардон, сидят на шее у родителей и вообще демонстрируют полнейший моветон. Мой сын Николя, если вы обратили внимание, предпочитает не работать, а выколачивать деньги из отца, причем выколачивать в самом что ни на есть буквальном смысле. — Месье Гарпагин поморщился, вероятно, вспомнив бейсбольную биту негра Лафлеша и ощутив жжение в задней нижней части туловища, а потом продолжал: — Я вообще нахожу, что жизнь во Франции сильно подорожала, особенно после мундиаля.
— Мун… муди… чаво? — пробормотал Осип.
— Мундиаля. Чемпионата мира по футболу. Он был во Франции в девяносто восьмом году, — снисходительно пояснил Иван Саныч уже не деланным фальцетом, а своим обычным голосом, хотя от женской одежды избавиться еще не успел. А у вас, дядя Степан, превосходный русский, хотя вы и жили столько лет за границей, — повернулся он к чудесно обретенному родственничку с топорной лестью. — И как вам удалось сохранить произношение и словарный запас после стольких лет жизни за границей?
— Мерси боку, — буркнул тот. — Как сохранил? А очень просто. Я дома всегда говорю на русском. Даже с Жаком время от времени перехожу на русский. Вот если Жак разозлится, вы увидите, что ругаться он будет исключительно на русском. Привык уже. А с Николя, сыночком долбаным, на французском толком и не поговоришь: в здешнем языке ругательств столько нет, чтобы высказать этому болвану, что я о нем в действительности думаю.
— Это да-а-а… — пропел Иванушка.
Гарпагин, прищурившись, посмотрел на племянника и проговорил:
— На мать похож. На Ленку. Да. А вот вы, Иван, судя по всему, актер. Если не по профессии, так по призванию. Вы прекрасно изображали женщину. Особенно голосом. Некоторые интонации ну совершенно как у Елены, моей сестры. Правда, я подзабыл ее голос. Кстати, как она там?
Астахов недоуменно посмотрел на него:
— Что? Мама? Как? Да по-прежнему.
— Да, — Степан Семеныч задумчиво покачал головой, — она же в Москве живет, а не как Александр Ильич — в Петербурге? И как она? Не болеет?
— Уже нет, — хмуро ответил Иван Саныч. — Она же семь лет назад умерла.
Гарпагин мутно глянул на него и спустя некоторое время закивал: