— Господин полицейский, я не владею французским языком. Если возможно, я мог бы говорить с вами по-английски.
Комиссар Руж выпрямился. В его лице появился интерес, в сытых отлакированных глазках мелькнули искорки.
— А кто месье по национальности? — спросил он по-английски с сильным акцентом.
— Russian, — ответил Иван Саныч. — Из Петербурга. Слыхали, наверно, про такой город?
— О, Russian! — воскликнул тот. — Мой дед был русский. Из Одессы. Это ведь русский город, да? Его звали Яков Либерзон. Это хорошо. А где ваши документы? Разрешите на них взглянуть.
— Чаво он грит? — вклеился Осип, владевший английским еще хуже, чем французским (на коем он, как известно, знал только «Гитлер капут»).
— Документы просит, — хмуро сказал Ваня, вставая. — Щас увидит мою рожу и ФИО «Хлестова Жанна Николаевна», и вот тогда посмотрим.
— А ты говори, что ты ентот… транс-сек-суал, — сподобился выговорить Осип, который, как известно, был подкован в теории половых отклонений. — Что ты приехал до городу Парижу, чтобы перекроиться в бабу. У них же так можно, я читал. По пачпорту баба, а по херу — мужик. Тем более что в пачпорте фотка-от твоя, и все. Так что не журись, Саныч — прорвемся!
Осип оказался прав: комиссар Руж в самом деле нисколько не удивился тому, что у Астахова был женский паспорт. Или не выказал удивления, а только тонко улыбнулся. Он даже не стал уточнять, кто Ваня по своей половой ориентации.
Париж всегда был городом вольных нравов.
С каждым сказанным комиссару Ружу словом Ваня успокаивался; он чувствовал, что принятая на себя роль потенциального транссексуала избавляет его от необходимости быть самим собой, и потому начинал дурачиться и — для большей правдоподобности в плане продекларированных нетрадиционных сексульных наклонностей — жеманничать и пожимать плечами.
Хмель расползался по телу. Ограбленный ночной подвал с трупом Жака отступил куда-то в прошлое вместе с черными крыльями ночи, разлетевшимися от дыхания восхода. Занималась заря, в бокале еще оставался коньяк, и Ваня залечивал свои издерганные за ночь нервы.
Комиссар Руж, казалось бы, и не обращал внимания на нервные смешки русского, на то, как тот перекидывал ногу на ногу и, морщась, пил коньяк. Комиссар Руж полагал, что гостя (или гостью, пусть сам разбирается со своей половой принадлежностью) из России можно понять.
За плечом Вани торчал психоаналитик, который перед этим тормошил расчувствовавшегося Гарпагина, и время от времени пел, чтобы комиссар Руж приумерил темп и интенсивность взимания показаний, чтобы не оказать негативного воздействия на «психику клиента».